Восемьдесят сигарет

Она, одна. Безымянный призрак, порождение садистов – лишь она придет забрать отсюда моё тело. С молчаливого согласия покойника она присвоит его себе…

***

Она неспешно расстегнула пуговицу на джинсах.

– …Я не планировала нашей встречи…

***

…На смену одной умершей душе обязательно приходит другая, способная выдержать то, что не смог пережить я…

***

– … Я даже почти смогла забыть тебя, хотя изредка ты приходил ко мне по ночам, во снах…

Помогая бёдрами, Нина сняла узкие джинсы.

– … И всё-таки мы встретились. Судьба – этот великий дирижёр – разыграла всё по своей мистической партитуре. С той секунды я поняла: от прошлого невозможно отмахнуться. Кто-то или что-то хотел, чтобы у нашей с тобой истории было продолжение, логическое завершение. Как в музыке. Тоника-тоника-доминанта-тоника.

Она стояла почти голая, в одних трусиках. Косой луч лунного света падал на её грудь и живот.

– … Я ещё не научилась носить высоких туфель, но что-то подтолкнуло меня надеть их именно в тот день. Я сломала каблук, когда ты шёл по каким-то своим делам. Вокруг были десятки людей, но мы всё равно заметили друг друга. Это ли ни есть чудо, милый?

***

…Отныне вместо боли – наслаждение. Вместо жалости к себе – презрение к окружающим. Звонкий, весёлый, издевательский смех при виде вялостоящих отростков – вместо ужаса на грани сумасшествия. С непринуждённой лёгкостью она проживёт ещё год в этих местах и выйдет условно-досрочно на свободу полноправной хозяйкой измученной оболочки. Нежно оберегая память обо мне, она начнёт жизнь с чистого листа. Настоящая женщина, заточённая в изуродованном теле. Избавься от него, сестра! Избавься, ибо это тело противно нам обоим! Позволь мне лишь одно, перед тем, как я уйду навсегда, – нарисовать твой портрет…

***

Нагнувшись, Нина стянула трусики.

Несколько слоев прочного армированного скотча были наклеены между её ног, выпирая крохотным бугорком.

***

Лёжа на брезентовых носилках, покрытых засохшими пятнами мочи и крови, я рисую в воображении её будущий образ: черные волосы, изумрудные глаза, смуглая кожа, чувственные губы… имя? В лагере нам всегда давали красивые имена: Кристина, Майя, София… Ненавижу их.

Я дам тебе её имя. Той, с которой я был счастлив. Той, что приходит ко мне каждую ночь. И каждую ночь говорит, что прощает меня…

Я закрываю глаза и наношу последние штрихи – пробую на вкус два простых слога: Ни-на… Ни-и-и-и-и-на… Нина.

«Смотри, он ещё улыбается, придурок недоделанный». – «Чё он глаза закрыл? Проверь пульс. Не хватало ещё, чтобы он тут у нас помер». – «Сейчас». – «Эй, мужик, ты как?»

Я открываю глаза и окидываю весёлым взглядом карету скорой помощи. Врач – совсем мальчик, – смотрит на меня. «Пульс в норме, – фельдшер отпускает мое запястье. – Как себя чувствуешь?»

Я отвлекаюсь от лица молодого доктора и с интересом разглядываю простоватого, но всё же симпатичного фельдшера. Затем поудобней устраиваюсь на кушетке и, устремив взгляд сквозь зарешеченное окно тюремной машины реанимации, широко улыбаюсь:

«Всё в порядке, мальчики»…

***