Восемнадцать дней

Листья с деревьев в саду уже начали осыпаться. Пауль остановился около блекло-зеленого пересохшего ручейка. Только чахлая струйка пробивалась, чуть слышно журча между камнями. Он присел на пенек. Хорошо! После долгих месяцев болезни и больницы, после лихорадочных волнений последних дней он очутился наконец в тихом оазисе, наедине с небом, с землей, с книгами из дядиной библиотеки. Солнечный луч, проскользнув сквозь ветви, играл на его груди.

Дядя вернулся к концу дня.

— Я был в волости по школьным делам, — извинился он.

Он поседел. Две глубокие морщины прорезали его лицо вокруг рта. Кожа рук загрубела и вроде задубела. Только глаза не изменились — остались такие же зеленые и живые.

Стол для ужина тетя накрыла на веранде.

— Я слышал разговоры о какой-то банде? Это правда? — спросил Пауль.

— Там не просто воры.

Пауль внимательно посмотрел на дядю.

— Ну, а… полиция?

— Изредка вылавливает кое-кого.

Калитка скрипнула, во двор вошел молодой крестьянин. На плечи у него был наброшен городской пиджак.

— Заходи, Войку, — радостно позвал его дядя.

Войку подошел.

— Привезли какие-нибудь новости, господин Константинеску?

Учитель не ответил прямо на вопрос. Разговор шел обрывистый, с недомолвками и намеками, из которых Пауль с трудом понимал, о чем идет речь, и продолжался, с короткими перерывами, допоздна. Войку, активист местной организации Фронта земледельцев, сообщил, что директор школы Винтилэ собрал крестьян в примэрии^[9] и выступил перед ними с реакционной речью. Войку был в бешенстве и только из уважения к собеседнику не повышал голоса и старательно выбирал слова. Затем он вроде заколебался и рассказал о новой листовке Рукэряну.

— Я нашел ее сегодня утром под дверью…

Издалека раздался приглушенный свист. Войку насторожился, потом успокоился.

— Говорят, что будто бы прибыли какие-то подкрепления, — сказал учитель. — Военные подкрепления.

Войку утвердительно кивнул.

— Я тоже слышал, — и тут же сурово добавил: — Надо так или иначе покончить с мерзавцами.

Он не стал засиживаться, пожелал доброго вечера и ушел. Тетя Ортенсия собирала посуду.

— Обстановка беспокойная, — ответил дядя на вопросительный взгляд Пауля и забарабанил пальцами по спинке стула. — Но ты думай только о своем здоровье…

С болота доносилось кваканье лягушек.

— Парнишка, который привез меня на подводе, Петрикэ, рассказал мне о каком-то Милитару. Кто этот Милитару? — поинтересовался Пауль.

— Капитан…

— А Рукэряну?

Дядя сжал виски ладонями.

— Был моим другом… Мы приехали сюда почти в одно время. Прекрасный врач. Мог бы устроиться в городе… Предпочел, однако, помогать обездоленной бедноте, а вот неожиданно переметнулся на сторону этого негодяя капитана… Прислал мне письмо и предложил последовать его примеру. Не понимаю, мне очень трудно понять такое, — в недоумении развел руками дядя и убавил фитиль в лампе. — Его все уважали. Крестьяне приходили к нему не только за лечением, но и поделиться своими заботами и бедами. — Дядя задумчиво откинул рукой назад седые волосы. — Вот так-то!

Вернувшись к себе, Пауль выбрал на этажерке книгу и уткнулся в нее. Через полуоткрытое окно в комнату вливался прохладный свежий воздух. Легкие, едва различимые шорохи витали вокруг. Изредка лаяли собаки. Петухи пропели полночь, когда он наконец потушил лампу. Разбудило его пение скрипки. У дяди была старая скрипка и ворох музыкальных нот, лежащих на верхней полке шкафа. Пауль представил себе, как дядя стоит в квадратной полутемной столовой, опершись на круглый стол посередине комнаты, и водит смычком по струнам. Эта сцена врезалась в память с детства. Он на цыпочках подошел к двери, как вдруг услышал во дворе чужие голоса.

— Целую руку, госпожа… Господин Константинеску дома?

Пауль отодвинул занавеску. Войку и еще кто-то стояли около сарая и молча свертывали цигарки.

Молда, другая молодая собака, как две капли воды походила на свою мать. Унаследовала и белую шерсть, и черные пятна, и свисающие уши, и резвость. К Паулю она поначалу относилась настороженно, подозрительно, держалась на расстоянии, но так было только первое время.

Однажды вечером, набродившись вдвоем по лугу и берегам полувысохшего озера, они весело дурачились во дворе. Пауль теребил собаку за хвост и за уши, чесал ей брюхо, а Молда радостно кувыркалась по траве, часто дыша и высунув язык. Вдруг она вскочила и с лаем бросилась к воротам. Какой-то мужчина в домотканых штанах, в кителе с протертыми локтями вошел во двор.

— Назад, Молда! — крикнул дядя.

Незнакомец отдал честь и спросил:

— Нет ли у вас работы? Может, вам нужно в огороде поработать?

— Откуда ты? — поинтересовался дядя.

— Издалека.

— И как ты попал в наши края?

— Война. — Незнакомец держался с обезоруживающей уверенностью.

— Ладно, найму, — согласился дядя и позвал его к столу.

Тетя Ортенсия принесла брынзу и горячую мамалыгу. Незнакомец перекрестился и принялся за еду. Он выглядел угрюмым, не произносил ни слова. Только сказал, что зовут его Некулай.