восемнадцать плюс

Ты изменяешь своей жене,
Пыхтя на соседке Ире,
Потому о тебе не заплачет никто,
Как плачут о Ким Чен Ире.
Посмотри, сколько стенает людей,
Далеких родных Цоя Виктора,
Пока ты жуешь свой нехитрый хлеб
И ругаешь начальника пидором.

Если же завтра хватит тебя инфаркт

Или собьет мигалка, спеша к Думе,
Скажут коллеги: обычный был человек,
Не опаздывал, кликал мышкой – и вот умер.
Что ты сделал? Просто порвал бюллетень?
Просто украсил себя ленточкой белой?
Ты даже не делил на два корейский народ,
Не организовал ни одного расстрела.

Разве ты возглавил вселенское зло?

Разве тебя обожали в каждой квартире?
Так какое же право имеешь ты, мудозвон,
Рассуждать о Ким Чен Ире?
Хватит сидеть перед своим компом,
Хватит листать в социальных сетях лица —
Уничтожай свой собственный народ:
Он от этого только лучше родится.

«Прилежная еврейская семья…»

Прилежная еврейская семья
летит в Нью-Йорк. Курчавый длинный парень
Глядит в иллюминатор, а за ним
Не менее курчавая трава.
Там, за стеклом, имеют место быть
Два облака и внуковская башня,
Да человек на взлетной полосе.
Все это потеряет после взлета
Свой первозданный вид, оставшись лишь
Воспоминаньем, тенью, каплей в море.
Сторонний зритель скажет, может быть:
«Бывает так, что родина бывает».

Подобное испытываю я,

Когда поеду с кладбища. Автобус
Придет пустым. Я выгляну в окно:
Не менее курчавая трава.
В весеннем небе солнце освещает
Два облака, а если глянуть выше,
Не видно башни, а вот крыш полно —
Мой самолет летит не вверх, а прямо.
Как ни лети, не скрыться даже так
От родины, обжитой нами насмерть.

«Шаверма у Беляево не та: похоже, добавляют меньше мяса…»

Шаверма у Беляево не та: похоже, добавляют меньше мяса.
Салат несвеж, и с огурцом беда, а кетчуп жидок, как эритромасса.

Хозяин новый – он всему виной.

Тот, прежний, был интеллигентный малый.
Здоровался я мысленно с тобой, когда ходил домой, один, усталый.

Куда ты подевался? Разорен

был бизнес твой проклятым конкурентом?
Уехал торговать в другой район?
Сменил самсу на ящики с цементом?

Сражен ли ты бутылкою пивной?

Добит стаканом водки на банкете?
А может быть, вернулся в край родной,
и ныне в Бухаре, Баку, Ташкенте?

Где ты, где ты? Где здания вокруг?

Где тот троллейбус, что уже не ходит?
Где, наконец, коллега твой и друг,
чинивший обувь при любой погоде?

Нет ничего. Но те же небеса, и то же солнце из тумана брезжит.

Другие лица – те же голоса, листва другая – но деревья те же.

Другой маршрут – но мы с тобою те,

рука в руке, фаланга на фаланге,
И та ворона, сидя на шесте, глядит на нас разумно, словно ангел.

«Мэр Москвы выходит в город…»