Восемнадцатое мгновение весны

– Глупцы, они все еще продолжают верить фюреру, – саркастически ухмыльнулся Леман.

– Ну и чем закончилось совещание? – поинтересовался Зарубин.

– Все вместе слушали «Тангейзер» Вагнера.

– Вилли, хочу посоветоваться с вами, – сказал Зарубин, давая понять, что нужно переменить тему разговора. – Центр предлагает вам начать выносить с места работы секретные материалы. Как вы считаете, это возможно?

– Что я могу сказать? – Вилли на секунду задумался. – По своему нынешнему положению я не имею доступа к оперативным делам. Чтобы с каким-то делом ознакомиться, я должен найти логичный предлог. Лишь после этого можно взять его на короткое время.

Он задумался, нервно теребя лежащую на столе салфетку.

– Если я смогу какое-то дело получить, его нужно будет быстро вернуть. Выносить дела из гестапо, а потом с ними возвращаться сейчас крайне рискованно. Если класть их в портфель, так на службу никто с портфелем не ходит. Я могу узнавать новости из бесед. Ну вот например: адъютант графа Штеремберга рассказал, что в конце июля сто пятьдесят четыре эсэсовца из 89 австрийского батальона СС под командованием Гольцвебера, одетые в форму австрийской гражданской гвардии, внезапно захватили в Вене канцелярию президента.

При этом серьезно ранили президента Дольфуса. Положив его на диван, они потребовали от него подать в отставку. Дольфус отказался, и ему не оказывали до вечера помощи, пока он не умер.

Тем временем к парламенту были стянуты верные власти войска и полиция, и к семи часам вечера мятежники сдались. В Вене продолжаются аресты. Муссолини отправил пять дивизий в поддержку законного правительства. Такую информацию я добывать могу. Но выносить дела сейчас опасно. Хорошо, что с делом на Флик-Штаггера все закончилось благополучно.

– Нет, нет, рисковать, конечно, не следует, – согласился Зарубин. – Давайте еще подумаем, может, позже появится какая-нибудь идея. А что нового у вас на службе?

– Пока я отдыхал в санатории, в отделе кто-то распространил слухи, что я безнадежно болен и якобы помещен в больницу. Очень все удивились, когда я появился на работе, – Вилли улыбнулся, видимо вспомнил выражение лиц своих коллег. – Или такая новость: в одном из отделов арестовали чиновника Меллера за связь с частным детективом Граером. Так вот, пока я лечился, пошли разговоры, что я тоже связан с Меллером.

– Кто может распространять такие слухи? – спросил Зарубин.

– Я думаю, что это делает из зависти кто-то из сослуживцев, кого не взяли в гестапо и он остался в полиции.

– Вилли, вот еще одна просьба Центра, – Зарубин вспомнил, что с последней почтой пришло письмо из спецотдела Бокия[31] с просьбой добыть подсобный материал для расшифровки шифротелеграмм, исходящих из гестапо. – Нельзя ли добыть открытые тексты нескольких шифротелеграмм, которые будут отправлены в провинцию из центрального аппарата гестапо?

– Я постараюсь это сделать, – сразу же согласился Леман.

Зарубин уже знал, что слов на ветер он не бросает: если что-то пообещал, обязательно выполнит.

Встречу пора уже было заканчивать. Как всегда в таких случаях делается, Зарубин спросил:

– У вас нет ко мне вопросов, Вилли?

– Есть, – ответил Леман. – Мне хотелось бы знать, что вы предпримете, если со мной что-то случится?..

Через два часа, работая над отчетом на конспиративной квартире, Зарубин писал в Центр:

«Брайтенбах (с января 1935 года Леману по соображениям конспирации сменили псевдоним А/201. – Э. С.) вел со мной разговор о том, что мы предпримем, если с ним что-нибудь случится.

Я сказал, что в ближайшее время он получит возможность связываться со мной тогда, когда ему будет необходимо или когда он почувствует, что ему что-то угрожает. Более того, у него будет место, где он сможет находиться до тех пор, пока будет гарантирована его переброска в ту или иную страну.

Главное, подчеркнул я ему, мы должны работать так, чтобы возможность провала вообще не возникала и ее никогда бы не было. Поскольку это зависит прежде всего от нас двоих, то это и является нашей главной задачей, с которой мы обязаны во что бы то ни стало справиться. Эти объяснения источника удовлетворили, и он ушел успокоенный, хотя на эту тему он говорил совершенно разумно, спокойно и по-деловому.

Я полагаю, что связь на меня ему нужно дать немедленно. В данный момент это не так просто, так как я имею только Друккера, а также Макса и Мориса. Из этих двух адресов я должен буду выбирать.

Поскольку Макс и Морис совершенно ничего для нас не делали, я думаю, что можно будет дать их телефон, куда в случае экстренной необходимости Брайтенбах мог бы позвонить и разговаривать с использованием условностей. От Макса и Мориса через третьих лиц мне сообщат о его звонке, а место встречи и время мы оговорим заранее. Разумеется, что Брайтенбах адрес Макса и Морица посещать не будет, а будет только туда звонить по телефону.

Ничего другого пока по этому вопросу придумать невозможно, так как дать ему телефон Друккера я не могу, поскольку им пользуется курьерская связь.