Восемнадцатый скорый

Блинова вскинула голову, стараясь разглядеть того, кто окликнул ее. После яркого уличного света в полуподвале, где размещалась бытовка экипировочной бригады, казалось темно и требовалось время, чтобы обвыкнуться.

— Да иди же сюда, — нетерпеливо выкрикнула Ведерникова, высоко выбросив руку.

— Вижу, вижу, — сказала Блинова, прищуренно всматриваясь в темноту.

Сидевшие за столом женщины примолкли, с интересом наблюдая за незваной гостьей.

— Это своя, бабы, — пояснила Ведерникова, чтобы избежать ненужных в таких случаях реплик. И все же ей этого не удалось. Как всегда успела обозначиться Еремина.

— Своя, так и вела бы домой, нечего смущать честную компанию.

Но ее тут же одернули, устыдили. Женщины у стены с готовностью подвинулись, давая Блиновой проход.

— Не обращай внимания, — сказала Ведерникова, протягивая Блиновой руку, помогая ей протиснуться к ним, в угол. — У нас тут все бабы, как бабы, одна лишь малахольная. — И чтобы нанести Ереминой окончательный удар, бросила жгучий взгляд в ее сторону.

— Каким ветром занесло тебя? — спросила Ведерникова, усаживая Блинову на скамейку между собой и Антониной.

— Известно каким, весенним, — в тон ей ответила гостья и ласково посмотрела на Антонину.

— Дочку вот повидать пришла. Посмотреть, как дочке у вас живется.

Это было ее любимое словечко. Она всех девчат в бригаде звала не иначе как дочками.

— Держи-ка вот!

Блинова положила на колени Антонине бумажный сверток.

— И учти, спасибом не отделаешься!

— Что это? — удивилась Антонина, нерешительно принимая дар.

— Лучше бы поинтересовалась от кого. Ты, дочка, смотри поаккуратней разворачивай, там на обертке адрес.

Обжигая жаром большого тела, не скрывая любопытства, привалилась плечом Ведерникова. Она не спускала глаз с пальцев Антонины, пока та развертывала бумагу.

— Ишь ты, — воскликнула восхищенно она, — кукла! И глаза закрывает, и плачет, — продолжала удивляться она, как будто впервые видела куклу. — Больно уж красива! Должно быть, импортная!

Антонина осторожно, словно та была стеклянной, повертела куклу и положила в колени. Даже не взглянув на адрес, она догадалась, от кого этот подарок. Он, этот курсант из оренбургской «летки», что не раз в последнее время вспоминался ей. Телепатия, подумала она, не иначе. Но как он отыскал ее? Антонина подняла куклу и торопливо, стыдясь того, что делает, чмокнула ее в холодную щеку. Бирюзовые глаза, отягченные длинными черными ресницами лениво качнулись и закрылись.

— Хороша, хороша, — похвалила Ведерникова куклу и, стрельнув быстрым взглядом, словно снимая мерку с Антонины, спросила пытливо: — Не с намеком ли, девка, подарок.

— Не дури, — сказала Блинова, — а ты, — она обернулась к Антонине, — что ли, не знаешь, как в таких случаях отвечать? Ты с ними поменьше деликатничай, а то ж они такие, им только поддайся. Ты, дочка, смотри не давай себя в обиду.

— Как же, обидишь ее! — отозвалась Ведерникова.

— Ладно, ладно, — подбодрила ее Блинова, — сами были молодые.

— Счастливо праздновать, — пожелала она, обращаясь ко всем, а Антонине, поднявшейся следом, чтобы проводить ее к двери, шепнула: — Парень стоящий.

Антонина рассеянно улыбнулась.

— Я — серьезно. У меня в этих делах глаз наметанный. Славный парнишка. Смотри не потеряй.

«Да что они, сговорились?» — подумала Антонина, вспомнив недавний совет. Ведерниковой.

Следом за Блиновой она вышла на улицу. Щеки предательски горели. Она тщетно пыталась остудить их, прикладывая тыльную сторону ладони. Антонина по правде надеялась услышать от Блиновой что-то такое, чего, быть может, та не решилась сказать на людях. Но, видимо, тете Клаве, как звали они ее в бригаде, нечего было добавить. Самой же ей неловко было спросить.

— Весна! — сказала, радостно вздохнув, Блинова, обращая лицо к небу.

Антонина тоже старалась угадать тот явный знак весны, что разглядела там, в небе, тетя Клава. Кучевые облака! Ну конечно они.

— Наши девчата ходили к Борисенко просить за тебя, — сказала Блинова с уверенностью, что это известие непременно обрадует Антонину.

— Зачем? Кто их просил? — рассердилась она.

— Не чужая все же! — возразила Блинова.

— Но это мое личное дело!

— Не только твое, — убежденно сказала тетя Клава. — Ты же сама учила девчат стоять друг за дружку, бороться до победы. А тут сдаешься без боя. Какой же ты, комсомолка, пример другим показываешь? Какова тогда цена твоим словам?

— Но я сама виновата! — сказала Антонина.

— Раз виновата, надо искупать свою вину и скорее возвращаться назад, в бригаду.

— Да я и так стараюсь, — сказала Антонина.

— Ну и молодец. А письмо ты ему непременно напиши. Слышишь?

— Слышу, тетя Клава!

— То-то же. Смотри.

Блинова пошла к воротам, громко шурша своим новым, еще не успевшим как следует обтереться плащом.

XI