Восемьсот виноградин

– Что ты будешь делать, когда уедешь отсюда.

Отец немного поразмыслил, отмахнуться от меня или сказать правду.

– Помнишь тот сезон сбора урожая, который я провел в Бургундии?

Я кивнула. В памяти сразу же всплыло то трудное время: сезон без отца, два неурожая, которые вынудили его уехать. Всю зиму мама ходила грустная, рассеянная и одинокая. Мне так хотелось ее развеселить, что я устраивала по пятницам танцы, и мы вдвоем скакали по кухне под Мадонну. Но мыслями мама была где-то далеко. Она танцевала почти хорошо – это ее и выдавало.

– Я еду в Бургундию повидаться с подругой.

Его слова меня потрясли. Подмывало спросить, что это за подруга. Потом я вспомнила печальную маму и решила, что лучше ничего не знать.

– Хочу попутешествовать по миру. Начну с Бургундии. Знакомый подруги даст мне напрокат свою яхту.

– Ты же терпеть не можешь морские прогулки!

– А кто их любит?

Мама, вот кто. Она обожает морские прогулки, обожает океан. Но мама с ним не едет, так зачем же ехать ему? Папа решил устроить поездку мечты – ее мечты. Неужели он думает, будто этого достаточно, чтобы вернуть жену? Будто все придет в согласие само собой, подобно небу, дождю и почве? А если мама не вернется, папа возьмет с собой ту, другую?..

Синхронизация. Ты выбираешь не тот желтый «Фольксваген» и строишь семейную жизнь. А когда эта жизнь разваливается, пытаешься построить новую.

Отец поднялся к краю второго бродильного чана. Потом указал на кучи компоста, рядом с которыми, не глядя друг на друга, стояли Бобби с Финном – готовили подкормку.

– Они проработали целый день и не обменялись ни одним словом.

– Почему же ты улыбаешься?

– Когда молчишь, работа идет быстрее.

Отец склонился над суслом и принялся осторожно его перемешивать. Тут я заметила, что из-под футболки у него выглядывает белый извивающийся шрам – прямо в центре груди.

– Папа, что это?

– Ничего. – Отец натянул футболку повыше. – Ничего, – повторил он и продолжил пристально изучать сусло.

– Что случилось? Ты поранился, когда работал?

– Джорджия, давай не будем об этом.

Его раздражение нарастало.

– В последнее время ты ни о чем не хочешь со мной разговаривать, – заметила я.

– Неправда. Только об этом.

– И о Генри.

Глаза отца сверкнули. Он не хотел обсуждать со мной Генри и злился, потому что у меня хватило наглости о нем заговорить. Однако я тоже злилась. Злилась, что вокруг столько секретов, столько тем, которых мы избегаем: мамин любовник, мой жених, в которого влюблена самая красивая женщина планеты…

– На самом деле Генри тут ни при чем, – проговорил отец. – Просто машина съехала с дороги.

– О чем ты?

Он поднял на меня глаза.

– Помнишь, как несколько лет назад мы с мамой ехали в город и пикап слетел с дороги? Никто не пострадал, но все равно пришлось отправиться в больницу.

– Конечно, помню. Мама позвонила мне в настоящей истерике.

Отец указал на шрам у себя на груди.

– Той ночью, когда я не справился с управлением и мы попали в аварию, все изменилось. Особенно для мамы.

– Почему?

– Когда я получил эту травму, она испугалась. Наверное, задумалась, что однажды меня не станет. Спросила себя, какой будет ее жизнь.

– А Генри стал для нее ответом.

– Да.

– И ты готов закрыть на все глаза? Даже если это будет стоить тебе виноградника?

– Даже если это будет стоить мне виноградника.

Отец слез со стремянки и подошел к дробилке для отделения гребней. Он окинул взглядом виноградник, которым собирался пожертвовать. И тут я поняла: отец не хочет оставаться здесь без мамы. Если придется жить без нее, то уж лучше где-нибудь далеко отсюда. Далеко от всего, что они построили вместе.

– Папа, должен быть другой выход!

Он покачал головой. Настолько рассерженным я видела его впервые. Он злился, что мама поставила их обоих в подобное положение; злился, что приходится соперничать с кем-то за ее любовь; наконец, просто злился. Его гнев вызвал у меня облегчение и в то же время страх.

– Вот он, другой выход, – сказал отец и вышел за дверь.

Нота за нотой

Мама, укутанная в полотенце, стояла в углу спальни перед виолончелью и танцевала. Танцевала вокруг своего инструмента – то ли самозабвенно покачивалась, то ли просто старалась не споткнуться. А возможно, и то и другое. Ее первая свободная минутка – без внуков, без Мэдди.

Мама собиралась на свидание с Генри. Какое-то время я наблюдала за ней, размышляя о словах отца. Он считал, будто знает, что происходит у мамы в душе: ей страшно. Если она не вырвется из этой жизни сейчас, то не вырвется уже никогда. Так или иначе, папа ее покинет, и останется только страх. Страх, что она выбрала не ту жизнь.

Ты становишься собственной матерью самым странным образом и в самые странные моменты. Сегодня я стала своей матерью, потому что боялась того же, что и она.

Мама натянула полотенце повыше.

– Пора бы нам перестать встречаться в таком виде.

Она подплыла и попробовала увлечь меня в танце.

Я обняла ее, прижала к себе и расплакалась. Мы обе рухнули на пол.

– Что такое? – спросила мама.

– Ты до сих пор любишь папу.

– Всем сердцем, – кивнула она.

– Тогда что же ты делаешь? Подыскиваешь запасной вариант?

– Дело не в этом.