Вошь на гребешке (СИ)

— Загонять вас в дупла, гасить и уродовать, — сухо пояснила Милена. — Кажется, таких называют циниками, если я верно уловила оттенки смысла. Хорошо, что у того старого профессора приключилось обострение язвы, я усвоила не только грязные слова. Цинизм. Запомни, этому не надо сострадать, за это надо давать в морду. Резко и больно. Они тебя не пожалеют, они не умеют... Ладно, не плачь. Я извиняюсь просто так, без твоих упреков. Прости, папашу больше не обсуждаем, обещаю. — Милена покосилась на приятельницу, красиво вздернула губку и шепотом добавила, наклоняясь ближе: — И давно ты не рассказываешь ему о втором ребенке?

— Месяц с лишним знаю без сомнений и вот... и не получилось пока, — убито признала Маришка. Она снова всхлипнула. — Боже мой! Это вообще случайно вышло, он у нас гостил, Мишке как раз отметили годик, и я... не важно. Мы и так еле тянем по деньгам, а тут еще эта история с квартирой и злодеями. Вроде и без них было нездорово: я теперь не смогу устроиться на работу, Мишку не с кем оставлять, бабушка — моя мама — в больнице... Понимаешь, я обычно не жалуюсь, да и некому. Но мне правда страшно.

— Было бы страшно, ты бы избавилась от обузы, — Милена наконец соскользнула с кровати и встала, сочувственно и грустно глядя на приятельницу. — Да, детей у вас слишком уж многие называют обузой. Тем более нерожденных и без надежного отца. Выпрями спину и прекрати так уродовать себя, нос распух, фи... Мне полночи нравилась ваша плоскость, но я уже протрезвела. Что за гадость, всю жизнь запугивать себя и зависеть от слабаков. Нет, я не про твоего, я вообще, — Милена сделала округлый жест правой рукой и неодобрительно осмотрела ногти. — У вас нет укорота на слабаков. Они лезут вверх и норовят отравить сильных. Или перерастёте, или свернетесь в безнадежное гнилое болотце, мирок изоляции. Изоляты[83] кормят исподников, это я знаю точно.

— Ничего не понимаю.

— Зато у вас есть миленький шампунь для душки Милены, — пропела бывшая первая ученица, перебираясь в ванную комнату. — И пилочки лучше точильного камня, пусть и мягковаты для моих ногтей.

Маришка не отозвалась и не пошла следом, помня о вежливости даже теперь, когда её донимало любопытство. Разве допустимо лезть с расспросами к человеку, когда тот чистит зубы или умывается? Наконец Милена вернулась, помахивая расческой и внимательно изучая в полированных створках шкафа себя с головы до пят.

— Мне нужна библиотека. Кажется, так оно называется. Место. Или назначение места? Я тянула из книг в больнице, но там мало книг и они — не те. Не в нашем смысле книги, просто тупые тексты без многослойности.

— Видимо, я понимаю меньше, чем ничего, — глубокомысленно предположила Маришка. — Нельзя не знать подобного из-за незнания языка. Акцента у тебя нет, хотя сначала был. Что получается? Ты убиваешь этих... чертей. Ты даже братков успокаиваешь. Ты мой ангел, да? Немного странный, но так даже интереснее.

— Я человек, но не отсюда. Меня... меня выбросили из боя, как помеху и обузу, — провоцируя приятельницу на жалость, выдохнула Милена, моргая и запинаясь. — Я не знаю, как попасть домой и где, а вернее того, как и когда искать более сильную из нас двоих — Черну. Я не знаю, как выжить. Понятия не имею, чья привязанность еще жива и держит меня на плаву. Я дома извела всех, меня там не должны ждать. Меня изгнали из замка и никто не вступился.

— Миленочка, ты не огорчайся так, — предсказуемо запереживала Маришка, вскочила и попробовала поймать за руку, пожалеть. В глазах уже блестели живым серебром слезы. — Мы справимся. Ты сама сказала, я что-то там могу, я буду стараться...

Сочтя момент удобным, Милена бережно поймала приятельницу за плечи, развернула к себе и добыла целых две слезинки, впитала их серебро и счастливо вздохнула: так гораздо лучше. Можно снова проверить связи со здешним миром и накормить, пусть и скудно, корни собственной сущности. Это важно: они пока не достигли слоя знаний и энергии, но ползут с должным упрямством и нуждаются в стимулировании.

— Чер, так недолго сверзиться к исподникам, — пробормотала Милена, ощущая на спине холодный пот. — Я использую тебя. Еще немного, и начну тебя раскачивать и доводить, чувство вины дает больший всплеск, чем тихая радость... ты ведь не умеешь ярко радоваться. Да и повода нет.

Скинув халат, Милена прошла через комнату, немного постояла у окна, глядя в пропитанный тоскою осени облачный день. Хмыкнула, спиной ощущая, как Маришка норовит тихо сбежать: здесь не принято ходить без одежды. А что остается? Пусть смотрит: человек как человек, коленки в ту же сторону и никаких хвостов, перьев и крыльев. Мало ли, что она себе вообразила за ночь?