Восхищение

Несколько секунд никто ничего не набирал. Шум в наушниках. Треск помех. Дымка рассвета в блике монитора.

zolte написал:

Нет у тебя больше никакой жизни. Ты будешь пялиться в экран, пока не умрешь. Я выдавлю тебя всю без остатка. Через твои замечательные карие глаза. Ты будешь умолять, плакать, задыхаться, но в конце концов только эти строчки останутся перед тобой навсегда. Ты…

Сначала в уши проник слабый, отдаленный шум.

Потом кто-то сорвал с ее колен ноутбук и отшвырнул его в сторону. Сорвались с треском наушники, зацепив щеку дужкой микрофона.

Буквы рассыпались, превратились в ничто. Юля моргнула, ощущая, как внутренняя сторона распухших век обжигает глаза, будто наждачная бумага. Темнота слегка рассеялась под натиском рассвета.

– Господи…

Попыталась встать, но не удержалась на отекших ногах и рухнула. Глаза привыкали к полумраку, где мелькал вдалеке свет божьей коровки. Различила лакированные туфли в метре от себя.

– Юлия, Юлия, что вы делали? О господи! О нет, нет, нет… – голос Валентины, хриплый, испуганный, стремительно переходящий в дикий вопль.

Наушники сползли наполовину, зацепившись за шею. Провод тянулся к ноутбуку. В наушниках все еще шипело, ворчало и потрескивало.

Кажется, сквозь шипение и треск доносился слабый далекий голос. Он спрашивал:

– Уверена, что не хочешь продолжить это знакомство?

Уверена? Уверена? Уверена?

Юля содрала наушники и отшвырнула в сторону. Из глаз неудержимо текли слезы. Еще очень хотелось пить. До безумия.

Она перевернулась на спину и увидела над собой Зоиного отца. Лицо его было чересчур бледное даже в сумраке.

У кровати стояла Валентина. Она прижала руки к губам и вопила, вопила, вопила.

Юля боялась подняться. Боялась посмотреть на кровать. Боялась увидеть Зою.

Ну почему, почему так сильно колотится сердце в ушах, а перед глазами мелькает угрожающе знак вопроса?

Потому что zolte, этот долбаный скучающий человек из Интернета, может оказаться прав!

Он же очень точно написал.

Юля поднимет голову, посмотрит на кровать, увидит Зою и поймет, что нет больше никакой жизни. Ни у нее, ни у крохотного беззащитного младенца.

Химия

1

Иногда я смотрю, как Леся сидит в кресле – сгорбившаяся, с трясущимися руками, с пустым взглядом выцветших глаз, устремленных в пустоту, – и размышляю о том, существует ли вечная любовь?

Фотография: нам по двадцать пять лет, берег моря, сочный, наполненный красным, закат. Я захватил фотоаппарат, сделал девять кадров. Получился один. На фотографии Леся улыбается и щурится, выставив руку с раскрытой пятерней.

Ничего общего со старухой, руки которой трясутся так, словно где-то внутри на полных оборотах работает дрель.

Ей нужно полчаса, чтобы добраться из комнаты в кухню. Тихое шарканье тапок, цокот зубов, ударяющихся друг о дружку, скрипучие вздохи, тихие проклятия – вот чем насыщены наши дни. Два человека, запертых в старости.

Последние семьдесят с лишним лет я сижу в инвалидном кресле у окна и смотрю на улицу. Мне интересны любые мелочи – капли дождя на стекле, свет в окнах небоскребов, новенькие электромобили, паркующиеся под управлением искусственного интеллекта, молодые люди, обменивающиеся гаджетами у кофейни. Я могу часами наблюдать за тем, как осыпаются осенние листья с деревьев. Все, что угодно, лишь бы забыть на мгновение об окружающем мире.

Когда я все же поворачиваю голову, то вижу привычную до тошноты обстановку из прошлого (встроенный шкаф, старая кровать на кривых ножках, тумбочка, ламповый телевизор, укрытый белой тряпкой, словно покойник, бра, кресло, торшер у батареи, старые ковры – один на стене, второй на полу), вижу Лесю и спрашиваю сам себя: неужели это и есть любовь? При взгляде на нее внутри меня что-то поднимается, рвется сквозь дряблую кожу наружу, сквозь глаза, рот и ноздри, царапает коготками ненависти, причиняет невыносимую боль.

Иногда я знаю ответ на свой вопрос. Иногда – нет. Чаще всего хочу его забыть. Потому что страшно.

2

Фотография: мы с Лесей в ресторане на берегу моря. Я помню загорелого до шоколадного цвета мужчину, которого попросил сделать фото. Леся прижалась щекой к моей щеке. Я же приобнял ее за хрупкое обнаженное плечо. Мы улыбаемся.

Леся часто оставляет у меня на коленях альбом, открытый именно на этой фотографии. Спрашивает скрипучим голосом:

– Помнишь, как мы встретились? Ты только что отслужил и собирался неделю пить на побережье, чтобы забыть армию. Валялся на гальке, обгорал, был красный как черт и постоянно с похмелья. А я приехала с подругой в Сочи в короткий отпуск…