Восхищение

«Валька замуж вышла, говорят! Ага, из шестидесятой. Мужа привезла в квартиру, теперь с мамой все время кусаются. Ох, боюсь, выживет Валька мать. Вперед ногами отправит!..»

И так до поздней ночи. На кухне горел свет, тусклая полоска его ползла в щель под дверью. Было слышно монотонное бубнение, из которого то и дело взмывали отдельные словечки, ахи и вздохи: «Да ты что?», «На самом деле?», «Не поверю!».

Кроме тети Зины, которая жила то ли на шестом, то ли на девятом этаже, друзей у мамы больше не было. Отец, с которым мама развелась два года назад, больше не появлялся («Ну и бог с ним!»).

Тетя Зина своей пятничной болтовней будто заряжала маму позитивной энергией. Мама стирала с лица привычную усталость, много шутила и даже напевала что-то под нос. Такая мама Аленке нравилась. Однако флер хорошего настроения вился за мамой недолго: уже к среде он начинал потихоньку растворяться и к вечеру четверга исчезал совершенно. Пятница оказывалась самым тяжелым днем. В пятницу, до прихода тети Зины, мама могла прикрикнуть без повода, а то и подзатыльник отвесить.

– Вечно мне с тобой мучиться! – ворчала мама, намывая в раковине посуду. Хлопья пены прилипали к ее рукам, будто белые пористые пиявки. – В отца, что ли, такая уродилась? Ни мозгов, ни красоты…

Аленка не отвечала. Она ждала, когда же на пороге появится тетя Зина – небольшого роста, широкоплечая, еще не слишком старая, но уже и не молодая, одетая броско и ярко, с платком на голове, этакая бабушка, которой у Аленки никогда не было. Появление тети Зины означало хороший пятничный вечер и такие же хорошие выходные.

Уходила тетя Зина за полночь. Аленка не спала, ждала, когда сухо щелкнет дверной замок. Мама тихо шла по коридору. Включался душ. Где-то дребезжало и позвякивало. Аленке каждый раз казалось, что это взбираются по водосточной трубе чудовища.

Скрипела дверь. Мама уходила на кухню, прибиралась. Аленка лежала в кровати, спрятав руки под одеяло, прислушивалась. В тишине ночной квартиры можно было услышать, как мама что-то тихонечко бормочет.

«Это надо же, Шурка из сорок пятой… зале-е-тела, красавица…»

В конце концов гас свет – сначала в коридоре, потом на кухне. Маму было слышно за стенкой. Она расстилала кровать, укладывалась спать. Аленка ждала минут двадцать. В кухне тикали часы. Аленке было уже девять, она без труда могла отсчитать минуты.

Пора.

Возле кровати стояло игрушечное пластмассовое ведерко с лопаткой. Аленка брала их и тихонько выходила в коридор.

В коридоре же – от кухни до входной двери – висели обрывки сплетен. Они были еще свежие, набухшие, сочные. Аленка знала, что через два-три часа сплетни увянут, начнут разлагаться, растекутся по стенам и обоям влажными и скверно пахнущими подтеками, а к утру исчезнут вовсе. Поэтому их и нужно было собирать прямо сейчас.

Аленка бралась за упругий обрывок, прилипший к обоям, отдирала его, чувствуя на пальцах холодную влагу, сминала и укладывала на дно ведерка. Потом отдирала еще, с пола. Выбирала самые сочные сплетни. Они напоминали Аленке размазанные подсохшие сопли, только вкусно пахнущие.

Иногда казалось, что завитые обрывки извиваются, будто червяки, и хотят вырваться.

Аленка терпеливо собирала сплетни в коридоре, переходила в кухню. Она срывала с умывальника тонкие подсыхающие струйки. Скребла лопаткой по полу, отдирая еще чуть-чуть. Ведерко было уже полным.

Тогда она выходила в коридор, доставала из маминой сумочки ключ от двери, вставляла его в замок, проворачивала. Самое сложное – выйти из квартиры. Всего один шаг через порог, но почему-то этот шаг давался с большим трудом, со страхом и сомнениями.

А точно ли надо выходить?

Где-то на лестничном пролете гулко грохотал лифт. Кто-то смеялся, и было слышно эхо, разлетевшееся по всем десяти этажам дома.

Она выходила. Сначала, на короткую секунду, было темно, но потом вспыхивала лампа у лифта, реагирующая на движение, – Аленка жмурилась и шагала к лестнице, крепко сжимая в руках лопатку и ведерко, наполненное сплетнями.

Вовка прикрыл за собой дверь, направился к лестнице. На лифте спускаться он боялся.

К груди он крепко прижимал старый потертый ранец, с которым ходил в первые классы. Сейчас, перейдя в пятый, Вовка получил другой ранец – тоже старый, из секонд-хенда, но хотя бы без дырок.

Было слышно, как где-то на лестничном пролете смеются и тихо переговариваются. Между перил пролетел вниз окурок, брызнувший затухающими искорками. Звякнули бутылки. Женский голосок: «Эй, аккуратнее!»

Вовка замер между этажами, вглядываясь в темноту наверху. Он с папой жил на пятом. Над головой еще столько же. И на каждом этаже какие-то люди, со своими жизнями, судьбами, переживаниями, страхами. У Вовки тоже были страхи.

Это в школе можно изображать сорвиголову, пацана по понятиям, бесстрашного оторву, драться на переменах, плевать сквозь щель в зубах и стрелять сигареты у старшеклассников. Дома Вовка был другой. Особенно когда тащил в ранце свежие сплетни.