Восход Черного Солнца и другие галактические одиссеи

Миллер обнаружил, что сидит на разбитых мраморных ступенях, опустив голову на руки. Он понятия не имел, сколько прошло времени. Почувствовав прикосновение Ореллы к своему плечу, поднял взгляд. Ее губы были чуть растянуты в улыбке, но взгляд серьезен.

– Как ты? – спросила она. – Тебе больше ничто не угрожает, и всем нам тоже. Я рада, что ничего не знала о твоем мире, которому хорошо знакома такая вещь, как безумие. Но также я рада, что ты с нами. Ты спас мой народ, Миллер. И можешь просить награду.

Он как в тумане смотрел на нее, плохо соображая, но догадываясь, что все еще не оправился от шока. А затем его взгляд упал на хрустальный куб.

Орелла грустно улыбнулась.

– Да, – сказала она, – если попросишь, мы можем сделать для тебя дубликат. Хотя на самом деле в этом нет никакого смысла.

Миллер непонимающе посмотрел на нее. Потом перевел взгляд на разбитую стену, за которой стоял погожий день. Казалось, его чувства многократно обострились, они воспринимали в сиянии солнечных лучей краски, звуки и оттенки тепла, которые невозможно описать словами.

Он ощущал, как щеки касается дыхание ветерка – мягче бархата, ароматней духов. Он видел очертания ранее недоступных зрению предметов, словно целый мир только теперь медленно раскрывался перед ним.

Миллер рассмеялся.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал он. – Наверное, я глуп, раз не понял раньше. Конечно, не нужно делать дубликат Силы. Зачем он мне? Я не собираюсь возвращаться к Слейду. Нужно быть сумасшедшим, чтобы покинуть этот рай. Я решил остаться здесь насовсем.

Орелла покачала головой, ее взгляд был полон печали. Она негромко заговорила, и к ней присоединился мысленный голос Льези.

Вместе они рассказали Миллеру всю правду.

– Итак, теперь ты знаешь, что это было сказочное золото, – сказал бельгиец, придвигая через стол бутылку. – Раньше тебя в этом убедить я бы не смог. Ты должен был все увидеть сам.

Миллер глядел в пустоту.

Ван Хорнунг посмотрел на огонь, содрогнулся и ткнул толстым пальцем в тусклый куб, стоящий между ними на столе.

– Выпей, – сказал он.

Миллер медленно выпил. Наступило долгое молчание.

– Там… все по-прежнему? – наконец спросил Ван Хорнунг. – Замки, прекрасные люди и… цвета? Да, наверняка все так же. Цвета… Когда-то я был художником. Думаю, цвета и оттенки слишком многое для меня значили. И среди них полно таких, которых в нашем мире нет.

– Орелла мне рассказала, – оцепенело проговорил Миллер. – Я не мог поверить. Не хотел верить.

– Миллер, мы с тобой не первые и не последние, – сказал Ван Хорнунг. – Полно легенд о людях, побывавших в раю. Я не ученый. Я до сих пор не знаю, почему…

Взгляд его собеседника слегка оживился.

– Это нестабильная структура, – сказал Миллер. – На той блестящей тропе меняется конфигурация атомов, из которых ты состоишь, и можно разговаривать с собственным разумом без слов.

– Знаю, – произнес бельгиец. – Я сам теперь мало разговариваю. Все стало другим.

– Но останется ли?

– Какое-то время мы были подобны богам, – тихо проговорил Ван Хорнунг. – Ели пищу богов. Стоит ли ожидать, что нас теперь удовлетворит пища смертных?

Миллер молча кивнул. Возвращение в родной мир, к прежней жизни, казалось теперь бессмысленным. Все равно что обрести сверхъестественное зрение, увидеть мир куда более ярким и красочным, а потом вновь ослабнуть глазами.

Он вспомнил, как мир на вершине горы начал таять вокруг него, как опечаленная Орелла стала похожа на призрак, как стеклянные стены ее замка превратились в туман, как рассеялись чудесные безымянные краски ее садов, открыв вид на заснеженные вершины.

После гибели Бранна он еще несколько дней наслаждался жизнью в раю. Отказывался верить, что скоро этому придет конец, гнал мысли о том, что его новообретенное состояние нестабильно, что с высвобождением квантовой энергии атомная структура его организма вернется в исходное состояние. А потом настал миг, когда его приняла в свои стены привычная тюрьма – тюрьма его собственных чувств, а прекрасный мир Пика Семьсот растаял без следа.

Последним исчез поющий ореол Силы внутри маленького куба, который сделал для Миллера Льези. Когда от замка не осталось ничего, кроме ледяной пустыни, Миллер стал медленно спускаться, зная, что идет через поля сверкающих цветов, которых никогда больше не увидит. Теперь иллюзией казались лед и снег – исчезнувший летний мир стал для него единственной реальностью.

По пути Миллер то и дело доставал куб и смотрел на него. Вскоре грани затуманились, музыка стала тише. Когда Миллер спустился в долину, сияние полностью исчезло. Куб превратился в кусок нерадиоактивного свинца, неподвижный и бесполезный.

Золото из сказки, которое сверкает на твоих ладонях, куда его положили бессмертные. Но обязательно наступит момент, когда оно превратится в листья и камешки.

– Что теперь будешь делать? – спросил Ван Хорнунг.

Миллер пожал плечами:

– А стоит ли вообще что-то делать?