Потом, опять к всеобщему недоумению окрестных жителей, она прекратилась так же внезапно и необъяснимо, как и началась. Больше они не слышали выстрелов и не сталкивались с оцеплением, а те, кто забредал впоследствии на старый полигон в поисках грибов или ягод, с удивлением рассматривали сотни расстрелянных фанерных мишеней, покореженные и обугленные макеты бэтээров, осыпавшиеся от взрывов извилистые змейки траншей и тысячи свеженьких, пахнущих порохом стреляных гильз самых различных калибров, что толстым слоем покрывали пожухлую от жары землю в районе огневого рубежа.
Глава 7
Таджикско–афганская граница. Август 2028 года
Она действительно сильно изменилась.
За два месяца с Ладой произошло то, на что другим людям требуется не меньше десятилетия бурной жизни в период физической и моральной зрелости, ее разум, который все время испытывал недостаток развития и некий информационный вакуум, сначала заполнил пустоту, затем действительно переполнился, как то и предсказывал Колышев, а затем… затем Лада вдруг потеряла счет времени — дни стали долгими и тягучими, ее все чаще мучила усталость, от которой иногда возникали тошнотворные спазмы, порой хотелось одного — просто лечь на землю и больше не вставать…
Она вдруг перестала принадлежать сама себе — внутренний мир Лады потускнел, стал блеклым, расплывчатым и нереальным, мысли о прошлом, ее стремление узнать, что с Антоном Петровичем, как он, поправляется ли… да и вообще все ее ощущения, которые были присущи настоящей Ладе, медленно, но неотвратимо исчезали в туманной дымке забвения, — она чувствовала, что теряется, становится чужой сама себе. Но уже не в ее силах было остановить начатый Колышевым процесс…
Лада не сломалась, она трансформировалась, изменилась до неузнаваемости: исчез блеск глаз, другой стала речь, мимика лица словно бы забылась, а мышцы оцепенели — ее губы уже не могли вспомнить, каким движением нужно улыбаться, все, что она делала, выходило у нее машинально, на уровне подсознания. Измученный информационным прессингом мозг отказывался работать как положено.
Наверное, поэтому выезд на полигон в окрестностях Гагачьего стал для нее желанной отдушиной, — именно там, на огневом рубеже, всаживая пулю за пулей в бесконечную череду мишеней, она внезапно получила тайм–аут — постоянное давление на ее мозг со стороны обучающих программ исчезло, а предлагаемые тут физические нагрузки показались смешными по сравнению с жесткими, доводящими до безумия тренировками в бункерах «Гага», и Лада встрепенулась, ожила, воспряла душой… на какие–то мгновения лишь затем, чтобы понять: она окончательно потерялась, заблудилась сама в себе и уже не может с точностью сказать, кто она, каковы ее желания, чего она хочет от жизни, в чем вообще смысл всего происходящего с ней и вокруг.
Единственным человеком, который хоть как–то заполнял внезапно возникший вакуум общения, был Вадим Игоревич. Именно он ненавязчиво, понемногу начал напоминать Ладе ее прошлое, ту жизнь, которая была у нее до ранения…
Да она и сама вспоминала это. Смутно, отрывками, но само присутствие этих воспоминаний уже не оставляло сомнений в их правдивости.
В общем–то воспоминания о прошлом оказались достаточно скупы и прямолинейны — она воевала где–то на Кавказе, получила сильное ранение и, по счастью, попала в Подмосковье, в госпиталь, где практиковал Колышев. Он вытащил ее с того света, имплантировал ей множество внутренних протезов вместо переломанных осколками костей, он сделал это вопреки воле своего начальства, и вот теперь Ладе предстояло доказать, что Вадим Игоревич был прав, — победителей не судят, а она после его работы может снова вернуться в строй, вновь стать полноценным бойцом…
Да, она хотела этого… Больше чем хотела. В том страшном, граничащем с безумием хаосом информации, что царил в ее голове, образ Вадима Игоревича оставался единственным ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ образом, в который она верила.
«Лада, чтобы вытащить тебя с того света, нам пришлось превратить часть твоих органов в механизмы… ТЫ РОБОТ. И ты должна доказать это, чтобы получить право жить дальше…» — эти слова Колышева накрепко засели в ее голове. Лада приняла их с видимым внешним равнодушием, но внутри они ощущались ею как заноза, причиняющая постоянную саднящую боль. «Ты робот…» Она не могла как–то реагировать на такое утверждение, и не потому, что на это не было сил, а по той причине, что такое определение оказалось чуждо ей в эмоциональном плане. Она знала значение данного слова, но не относила к себе.
Возможно, виной была усталость, внутренняя пустота и отсутствие четких, логичных воспоминаний о прошлом… Ей предстояло узнать себя заново, но сначала она должна доказать свое право на дальнейшую жизнь…