Восход Левиафана

И все же капище Ха-кве-дет-гана производило неоднозначное впечатление. Тем более, что племя Кизекочука первым среди богов почитало Со-сон-до-ва, Великого охотника, чьи капища исконно ставились под открытым небом, в них было светло и ясно. Тут же было таинственно и сумрачно, пахло лесными травами и ритуальным вином. Внешние звуки будто напрочь отсекались тонкими шкурами, а голоса внутри сами собой приглушались до шепота. По спине Кизекочука пробежал холодок и он улыбнулся, потому что это ощущение соответствовало его плану.

Когда ритуал закончился и шаман племени повязал руки Витэшны и Меджедэджика кожаной лентой, все радостно заголосили и покинули капище. Кизекочук последовал за толпой лишь для того, чтобы спустя некоторое время под покровом ночного сумрака вновь вернуться в опустевшее капище.

Он подошел к камню со столбом и уставился на устрашающие маски. Он был решителен, да и ритуальное вино в ту ночь пил без меры. Молодой воин встал на одно колено пред камнем и обратился к Ха-кве-дет-гану. Иными словами - сделал то, чего не делал ни один человек из его племени.

Не существовало ритуальных фраз, позволявших обратиться к этому богу. Быть может, шаман онундагэга знал такие слова, но Кизекочук сильно в этом сомневался. А еще Макхэква учил его, что к богам можно обращаться по-всякому, главное - от сердца. И сейчас сердце Кизекочука, полное гнева и печали, само готово было обратиться к любому богу, пробив грудную клетку и затрепетав под светом немногочисленных лучин.

- О, темный сын Ата-ан-сик! О, темный брат Ха-кве-ди-ю! О, враг Джо-га-ох! К тебе обращаюсь я, сын племени ганьенгэха, Кизекочук! - он говорил негромко и сбивчиво. Репетируя эти слова заранее, он и не предполагал, что в этот решающий миг его (наверное, впервые в жизни!) обуяет почти животный страх. Он сам не понимал, чего боится, но слова будто застревали в горле, как захлебывается неосторожный путник, угодивший в трясину Великих топей. - Я обращаюсь к тебе потому, что мне больше не к кому обратиться! Мое сердце несправедливо вырвали из моей груди и я жажду мщения! Я не ищу помощи ни у людей, ни у богов, ибо знаю, что они здесь бессильны. Но я ищу помощи у тебя, ибо ты суть - коварство, знаток Меняющихся путей и Дальних рубежей, тот, кому ведомо недоступное!

Маски молча взирали на него. Лучины спокойно догорали, снаружи доносились едва уловимые голоса, бой водяных барабанов и далекий смех. Ха-кве-дет-ган не ответил, но Кизекочук не собирался отступать.

- Я вновь обращаюсь к тебе, о, темный сын... - неожиданно Кизекочук осознал, насколько нелепо звучат его мольбы. Насколько нелеп он сам, распростертый пред этим жутким алтарем. Насколько нелепо все происходящее. Насколько нереален мир вокруг него.

Он рывком встал. Ритуальное вино ударило в голову не хуже увесистой оплеухи Окэмэна. Он увидел на алтаре чашу с вином, стало быть - подношение. Кизекочук улыбнулся одними губами, схватил чащу и одним глотком осушил ее, отбросив никчемный сосуд прочь.

- В бездну все! - рявкнул он, осознавая, что в сущности ему плевать - ответит Ха-кве-дет-ган или нет. Для него не существует пути назад, для него вообще нет больше никакого пути. Ибо с уходом Витэшны все потеряло смысл.

- Я отрекаюсь от богов! - закричал он. - Я отрекаюсь от людей! Ибо и те и другие отреклись от меня, сделав так, что моя Витэшна, моя прекрасная Витэшна, досталась другому! Это ли не величайшее предательство? Скажи мне, темный близнец Ха-кве-дет-ган?

Его уши уловили неразличимый шорох, а где-то на периферии зрения мелькнула тень, неотличимая от сумрачных тенет капища.

- Я чту закон предков, но если закон не дарует справедливости, стоит ли он почитания?! - вновь закричал Кизекочук, брызжа слюной на каменный алтарь. Он не заметил этого, но капли его слюны, коснувшись камня, тихонько зашипели и испарились. - Я устоял пред порывами плоти! Но я не устою пред порывами своего маниту, которая жаждет справедливости. И ради этого... ради этого я готов на все!

По капищу пробежал ощутимый ветерок, всколыхнувший края шкур и погасивший несколько лучин. Страх исчез. Исчезло все.

- Теперь верно, так нужно обращаться К НЕМУ, - тихо проговорила Адсила. Она вышла из-за алтаря и взглянула на Кизекочука своими таинственными глазами цвета меда. А потом ее плавный и нежный голос изменился до неузнаваемости, в него вторглись стальные нотки глубинного рокота. - Так нужно обращаться КО МНЕ.

Кизекочук вновь не испугался. Он даже не повернул головы, продолжая впиваться невидящим взором в ритуальный столб с масками. Его охватила странная безмятежность, всепоглощающее умиротворение, которое на эти короткие секунды заслонило собой даже его ярость и жажду мести.