Сальвус не изменил своей страсти к утверждению умственного превосходства над собеседниками посредством долгих и томительных демагогий и был безжалостно откровенен. Купол представлял собой особым образом организованное хранилище, в котором был сокрыт древний и могущественный артефакт - некая диковинная пластина, состоящая из подвижных ячеек с начертанными на них загадочными символами. Передвигая ячейки в определенном порядке, пластину можно было настраивать на определенный лад, превращая ее либо во вместилище жизненной энергии, либо в проводник. Владеющий этим секретом оказывался способен обманывать саму смерть, становясь невероятно могущественным. Правда, не сама по себе реликвия даровала бессмертие. Поскольку все в мироздании подчиняется законам сохранения, и ничто не может возникнуть из ничего, для того, чтобы получить новые силы и способности, их необходимо было для начала забрать, пояснил ученый, расплывшись в недоброй ухмылке, не предвещавшей ничего хорошего.
В этот самый миг, словно подгадав момент, откуда-то от подножия пирамиды донесся тихий, леденящий душу, стон… Весьма прозаично подтверждавший странное времяпрепровождение Сальвуса в одиночестве и отсутствие признаков присутствия других пропавших пони. Приглядевшись, мы узрели, как из вязкого мрака проступают жуткие очертания иссушенных, застывших в неестественных позах, искривленных ужасающими муками тел, в которых опознавались члены археологической группы. Некоторые едва уловимо подергивались в предсмертных судорогах... Первоначальный мимолетный ужас, сменившись праведным гневом, заставил нас рвануться в едином порыве и скастовать заклинания, что остановили бы безумца. Но они, готовые сорваться с рогов, не возымели должного эффекта, все оружие, зачарованное искусными чарами, обратилось обыкновенной сталью, а фестралы лишились возможности уйти в тени и нанести из них удар. Даже крылья словно занемели, не давая возможности подняться в воздух. Магия, заточенная в стенах мегалита, не подчинялась, не была податливой. Нечто древнее владело этим проклятым зловещим местом, обезоружив и оставляя нас оголенными перед извращенной сумасшествием усмешкой врага, направляемого неясными сверхъестественными силами.
Издевательский, упивающийся собственным превосходством, ледяной беспощадный смех, эхом отразившийся отовсюду, наполнивший стоячий воздух отрывистыми вибрациями. В тот миг я мечтал лишь об одном: стремительном броске, дабы сомкнуть челюсти на глотке изверга, потерявшего всякий здравый пониоблик! В ответ на яростный призыв к ответу за все свершенные преступления, единорог заметил, что это была необходимая жертва во благо науки - исходя из этих страшных омерзительных слов, ученый не признавал своей вины за содеянное. Прозвучало остужающее, резкое, словно пощечина: «Хватит».
Морда Сальвуса исказилась в недовольстве и нетерпении, всем своим видом продемонстрировав усталость и разочарование, вызванные столь бурной реакцией на совершенно, с его точки зрения, несущественные перед ликом сциенции морально-этические проблемы. Любой уважающий себя исследователь обязан хвататься за любую возможность, что приблизила бы к разгадке существующих и омрачающих своим наличием торжественное сияние чистого разума тайн, а профессор Кантерлотской Академии наук Сальвус Обсессимус себя уважал. Это был шанс, уникальный, выпавший лишь ему, а ученому никак нельзя упускать шансы. Он назвал нас неразумными детьми, не способными выйти за рамки устаревших, мешающих триумфу побед интеллекта над невежеством, понятий добра и зла. В конце концов, историк заявил, что не пристало видному ученому понапрасну терять время на непродуктивные разговоры. Поняв, что беседа окончена, и мы намерены пойти на крайние меры, Обсессимус не стал дожидаться потасовки, а, отвернувшись к обелиску, быстрым неуловимым движением активировал пластину. Нас разделяло порядка сотни прыжков, высь каменных ступеней пирамиды и… неизвестность.
Мы утонули в ослепительном выбросе бордового света, вырвавшегося у нас из-под ног. Жидкость в каналах и желобах окрасилась в кровянистые оттенки, интенсивно забурлив. Раздался дребезжащий гул, и мегалит опасно завибрировал, словно пробуждаясь от многовекового сна. Прорвавшийся сквозь шум высокий устрашающий крик боли Сальвуса будто серпом полоснул по ушам. Еще секунда - и все исчезло в короткой ослепительной вспышке.
Жуткая мертвенная тишина… сдавливая голову обручем, она тягучим туманом окутала все вокруг. На какое-то время я выпал из реальности, оглушенный, мотал головой, безуспешно пытаясь сфокусировать взгляд хоть на каком-нибудь объекте. Ткань времени словно была деформирована, и мгновения обратились минутами, а минуты - тянущейся липкой вечностью… и вдруг, сквозь завесу мутного марева, проступили два огромных, словно блюдца, сияющих огнем дикого непритворного ужаса аквамарина.
- ОНИ ПРОБУДИЛИСЬ! ОНИ ИДУТ! - эхом тысячи колоколов звенел в моей голове высокий пронзительный надрывный крик…