Восход Луны

…она была быстрее молнии, птицей взлетела ввысь по лестнице, покрыв десятки ступеней в несколько ударов сердца, будто искривив саму ткань пространства и времени. Худое тело Сильвер снарядом, будто выпущенным из пращи, налетело на монстра в тот самый миг, когда зубы его щелкнули над ухом Хардхорна. Тварь, рассыпая кости и извиваясь, перелетела через парапет, но в хищническом рывке длинные когтистые пальцы все же сумели дотянуться до единорожки, готовясь утащить ее за собой в бездну. Я не потерял ни секунды: одним резким движением извлек последнюю оставшуюся у меня стальную звезду и метнул ее во врага, вложив в бросок все силы, что еще теплились во мне. Треск, визг, дождь из костяных осколков… Я четко видел глубокие кровоточащие порезы на мордочке Сильвер. Но она осталась жива.

Единорожка бросилась к Хардхорну, помогла ему встать. Сейчас она стала его глазами, теперь ее голос звучал в его голове, призванный направлять сквозь завесу мрака и нескончаемых страданий. Она подталкивала его, не давала вновь упасть и вела вперед, не давая сойти с верной дороги, ментально разделяя с ним боль и стремясь хоть немного облегчить ее: хрупкая и легкая, но пылкая, будто огонек, серебристый лучик маленькой путеводной звездочки, указывающий путь и отгоняющий монстров обратно во мглу...

Нортлайт вздохнул и умолк. В его глазах заметались странные, незамеченные мною ранее искорки.

- Наконец, Хардхорн и Сильвер исчезли, призраками растворившись в таинственном клубящемся на вершине пирамиды тумане.

Неприятель будто, если такое выражение можно применить касательно мертвецов, обрел второе дыхание и налег, тесня, стремясь смять, сокрушить, раздавить, как назойливых букашек. Оборона затрещала по швам, одного за другим наших доблестных воинов утаскивали и раздирали сотни костистых лап... Из последних сил мы сдерживали натиск, и когда надежда практически оставила нас, все вновь утонуло во внезапной ослепительной вспышке, но на сей раз зеленого света. Вновь задрожал, загудел мегалит, будто недовольный, рассерженный великан. Мы, едва удержавшись на ногах, прильнули друг к другу, готовые встретить свою судьбу.

И вновь поднялся шторм из сотен голосов, обрушился на головы, стремясь свести с ума, затянуть и утопить сознание в стремительных вихрях безумного хора рыданий, стенаний, завываний, визгов и криков. Неупокоенные души взывали, умоляли, угрожали и проклинали... и вновь резко, на той же жуткой, пронзительно звенящей ноте, умолкли. Мертвецы оцепенели, выстроившись зловещей стеной из костей и высушенных жил. Секунды обратились вечностью... Мы замерли, и казалось, ни единого вздоха не слетело с наших окаменевших губ. Как завороженный, я смотрел, как пульсируют внутри глубоких пустых глазниц тусклые отблески угасших жизней.

Скрип. Опять скрип, цоканье, клацанье, щелчки... Покойники отступили, и их орды рассыпались, растворились в тенях непроницаемой мглы, с плеском схоронились на дне особенно глубоких каналов, ожидая следующей, ослепленной алчностью и глупостью жертвы. Колоссальное напряжение сменилось таким же облегчением, будто Кантерхорн упал с плеч. Мы выдохнули, все, как один, тяжело, спазматично, в едином порыве, осознавая, что умрем… но когда-нибудь. Не здесь и не сегодня пробьет наш финальный час.

Изумрудный туман, скрывавший вершину зиккурата, рассеялся. Взобравшись по лестнице так быстро, насколько позволяли изнуренные тела, мы обнаружили Хардхорна и Сильвер, лежащих без сил у подножия обелиска, возвышавшегося молчаливой витиеватой спиралью. Злосчастная пластина, помещенная на свое законное место - в углубление в монументе, не подавала никаких признаков активности, лишь зловеще переливалась своими золотистыми гранями.

Едва я взглянул на своего друга, как понял, что что-то не так. Он, быстро пересчитав оставшихся в живых и оценив их состояние вновь зрячими глазами, попытался ободряюще улыбнуться, однако его улыбка больше походила на жуткую гримасу, отражение внутренней, мучительной боли.

«Я должен остаться, друзья, - произнес спокойно, будто озвучил что-то будничное, несущественную мелочь, произошедшую в один, такой же блеклый и скучный, день. - Так получилось, что я должен отдать ей свою жизненную энергию, всю без остатка, до последней капли, и присоединиться к армии, охраняющей ее покой. В их мертвых телах теплятся заточенные в них души, которым не суждено упокоиться с миром, и скоро и я стану одним из них... Такова суть бессмертия, уготованного смертным».