Восход Луны

Признаться, в тот миг я был поражен до глубины души сим актом самопожертвования и проявлением великой верности. Айронхарт сообщил, что именно он будет сдвигать ячейки на грани пластины, дабы никто более не пострадал от ее разрушительного воздействия.

Нельзя было медлить. Стражи выстроились вокруг Хардхорна, возложив копыта на его нагрудник. Сильвер безукоризненно и точно передавала инструкции от ученого, и под его контролем Айронхарт, сдерживая рвущиеся из груди крики пронзающей боли, сопоставил причудливые символы в нужном порядке, чей рисунок образовал на поверхности артефакта нечто вроде угловатой спирали, в центр которой был приложен кончик рога Соларшторма. Свечение, разлившееся от обелиска, снова ослепило нас... Когда все кончилось, полумрак вновь опустился на глаза бархатистым одеялом, а реликвия, мелко задрожав, вдруг умолкла, и сияние, ее и обелиска, вскорости окончательно потухло, ознаменовав их долгожданный покой. Я, затаив дыхание, ждал результата, слушая, как тревожно бьется в груди сердце.

И вот бока Хардхорна стали вздыматься в более спокойном, равномерном темпе. Судороги отпустили мышцы, шерсть медленно наливалась своим естественным цветом. Наконец, вздохнув, единорог приоткрыл усталые глаза. На вопросы о его самочувствии, он попытался отшутиться, мол, бывало и гораздо хуже. Боль все также терзала его, хоть и заметно ослабев, однако к ней в дуэт присоединился странный мучительный голод. Узнав о том, какое проклятие довлеет отныне над ним, и о том, в какую цену обошелся разрыв связи между ним и пластиной, Хардхорн остолбенел, не желая поверить леденящей кровь правде. Изумление сменилось праведным негодованием.

«Вы должны были оставить меня здесь! Я отдал ясный и четкий приказ!» - крик в бессильной и отчаянной ярости раскатами грома прокатился под сводчатым потолком… было выше всяких сил для того, кто, не задумываясь, поступил бы точно также для другого, принять эту жертву, став причиной медленной смерти своих союзников и друзей.

Сильвер приблизилась к нему, рогом дотронувшись до рога, заставив Хардхорна умолкнуть. Единорог, тяжело вздохнув, остыл так же быстро, как и вспыхнул - гнев пеленой спал с него, вернув ясность ума и трезвость мысли. Нелегко ему принять и смириться с произошедшим, но он должен был.

Теперь нам нужно было как-то выбираться из этого злосчастного могильника. Сальвус объяснил, что для этого необходимо вернуться на ту платформу, на которой мы очутились в начале нашего эпического приключения, и прочитать телепортационное заклинание наоборот, в обратном порядке. Озвучить решение загадки, абсурдное для этой реальности, и логичное для другой... Ученый обмолвился, что такие головоломки любила загадывать только одна древняя сущность, и я вдруг ошеломленно понял, что ни кто иной, как Дух Хаоса стоял за творением этого места, со свойственным ему жестокосердным, злорадным и абсурдным чувством юмора. Кукловод и комбинатор, любящий издеваться и играть со смертными так, как ему вздумается. Пускай он был побежден, но его дела, поступки и выходки дали обильные всходы на благодатной почве глупости, алчности и всей той тьмы, что таится в душе каждого из нас, и плоды этих деяний мы вынуждены пожинать даже спустя долгие века.

Нортлайт мрачно покосился в сторону статуи Дискорда. Даже сквозь темные очки я видел яркую вспышку ненависти, сверкнувшую в его глазах. Справившись с нахлынувшим отвращением, фестрал отвернулся от лика врага, более ни разу не взглянув на него.

- Сальвус вновь попросил о прощении, сказав, что принимает такой исход. Ибо это справедливое наказание ему за то, что поддался тщеславию и гордыне. «Интеллект - это не привилегия, а дар, который должен служить во благо. Наука лишь инструмент на службе общества, а добытые знания обязаны выступать не торжеством отдельного индивида, а гарантом стабильности понилизации и всего мира. Как жаль, что такую простую истину я понял слишком поздно».

В тот миг я поймал себя на уколе сострадания. Печально, что столь острый ум с большим потенциалом так бесславно встретил свой конец.

И вновь зашумело в ушах, и бархатистую тьму, на мгновение сдавившую веки, прорезал невыносимо яркий свет. Пустыня опалила шерсть раскаленным дыханием, жаркий ветер взлохматил пряди гривы. Мы очутились в бывшем лагере археологов в окружении целой дивизии эквестрийских солдат в полной боеготовности. Ослепленных и ошеломленных резкой сменой обстановки, нас, плохо соображающих от дикого изнеможения, ран и усталости, оперативно подняли на борт пригнанного фестролета, где сообщили, что мы были в плену мегалита порядка трех долгих недель.