Восход памяти

Одиноким поздним вечером и всю столь же одинокую ночь Марианна неустанно прокручивала в голове обстоятельства завязавшегося накануне знакомства с таким удачным началом и таким досадным завершением. И что она так завелась от, по существу, безобидного вопроса, как будто Константин был ей чем-то обязан или виноват в ее печальном положении? Подчеркнутая деликатность, проявляемая другими по отношению к ней, всегда раздражала. Константин же, напротив, вел себя так, как будто не замечал никакого недуга, никакой «особенности», как теперь принято говорить, подразумевая под этим все ту же ущербность. Подмена понятий не изменит смысла: ущербность всегда ущербностью и останется, как ее ни назови. Разве не того она сама и желала, чтобы с ней обращались не как с «особенной», ущербной, предупредительно деликатничая из боязни травмировать, ранить ее обостренные убогим положением чувства, а относились бы как к равной без страха задеть или обидеть? Почему она именно от Константина ожидала сочувствия и чуткости, проявления коих кем-то другим непременно бы взбесило ее? Ответа она не находила. Между тем, прокручивая в голове заданный им вопрос, она не переставала удивляться, почему ответила именно так. Если судить искренне, по совести, ответ предполагался совсем иным: нет, она не обманула, сказав, что хотела бы забыть об аварии, но разве с аварии начались ее несчастья? Авария – скорее их закономерный итог, а корень следует искать в самом начале. Пустой перрон, цыганка в пестром платке, брошенные ею точно плевком слова – вот что она в действительности хотела бы забыть, стереть, уничтожить, вот о чем следовало рассказать. Но признаться во встрече с цыганкой значило посвятить нового знакомого во все свои проблемы, раскрыть всю подноготную, обнажить душу перед первым встречным, и, как Марианна успела убедиться на собственном опыте, такая откровенность всегда отталкивает. Впрочем, памятуя о проклятье цыганки, неоднократно проявлявшем свою состоятельность и безупречное действие, сохрани она тайну или нет, с ногами или без, у нее с Константином все равно ничего бы не вышло. Получалось, что, открывшись Константину, она ничего не теряет. В худшем случае он отстранится, в лучшем – она приобретет в его лице неплохого советчика, а вероятно, и друга.

Скромно отпечатанные буквы на гладком белом картоне сообщали: «Константин Плотников. Психолог». Под надписью значился номер телефона. Марианна набрала на клавиатуре ноутбука его фамилию и имя, но искомых совпадений не обнаружилось – ни в соцсетях, ни в каких-либо интернет-сообществах о нем информации не нашлось. На том поиски прекратились. Марианна решила, что обязательно ему позвонит, но для звонка нужен был повод, который по прошествии времени наконец представился.

* * *

Марианна, вернувшись из поездки в загородную психлечебницу, где она имела примечательную беседу с пациентом 29-го отсека, тем же вечером набрала давно сохраненный в контактах телефона номер. Приятный мужской голос прервал длинные гудки, и она, стараясь подавить волнение, произнесла:

– Константин, это Марианна. Помните меня? Мне нужна ваша помощь.

Они встретились на следующий день в сквере Екатерининского парка, в полдень. Стояла чудная погода. Солнечные лучи пробивались сквозь паутину опадавшей листвы, сверкающими кристаллами переливаясь в лужах, напоминавших о прошедшем ночном дожде. Константин сидел на скамейке, подставив лицо серебристому осеннему солнцу. Он был одет в черную кожаную куртку поверх белой футболки и темно-синие джинсы. Очков на нем не было, что тут же бросилось в глаза Марианне, когда ее коляска, прокатив по свежевыложенной брусчатке, остановилась напротив скамейки. Константин приветливо улыбнулся девушке в красном вязаном кардигане, удивительно шедшем к ее светлым благородного оттенка волосам, небрежно накинутом на кремовый топ.

– Без очков вас не узнать, – сказала Марианна, вглядываясь в темно-карие глаза мужчины, слегка прищуренные под мерцающей сеткой солнечных лучей.

«Все-таки вылитый Киану Ривз», – подумала девушка, но на этот раз воображение рисовало другое кино – о хакере Нео, легендарном Избранном[5].

– Я в линзах, надеваю их, когда за рулем, – отвечал Константин, не подозревая о лестных сравнениях. – Рад, что вы позвонили.

С самого утра день был хорош, обещая хорошее продолжение. Ненавязчивый осенний ветерок уносил сомнения, страх вместе с напоминанием о неприятном моменте их первой встречи, будто сглаживая острые углы колкой памяти. Марианна и представить не могла, насколько легко ей будет открыться перед совершенно новым человеком, рассказать всю историю, начиная с роковой встречи шестнадцатилетней девчонки с безжалостной цыганкой у платформы станции «Выхино» до знакомства с поэтом-медиумом Ильей Седых, не забыв упомянуть и о лесной ведьме с ее прирученными воронами и несчастном случае, навсегда лишившим девушку возможности передвигаться самостоятельно.

Константин оказался безупречным слушателем, внимал рассказу Марианны вдумчиво, безэмоционально. После собеседники, не сговариваясь, перешли на «ты».