Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

Вчера они вместе с Аминджоном очищали хлопок и допоздна беседовали. А когда он уснул, она заметила, что одеяло сыну коротко: натянет на грудь — ноги высовываются. Утром Аминджон полез на крышу с лопатой, чтобы сбросить снег. Крыша скрипела, стены ходили ходуном. Он скидывал снег на землю, и земля вздрагивала… Он, ее единственный, её жемчужина, завтра будет брошен в горнило войны?! Нет-нет, она не пустит его!..

"С тобой в подоле я прореживала хлопок. Посадив тебя на закорки, я собирала хлопок… Теперь, значит, останусь одна, как ворона?.. Сейчас же пойду в правление. Там должны меня понять…"

По дороге она задержалась у фермы. "Как там скотина? Не дай бог, падет хоть одна — кто отвечать будет?.. Аминджон! Ведь он работает на ферме. Кормит, поит, убирает там за скотиной. Конечно, он у меня большой. Уже восемнадцать!.."

Мать заглянула в темноту хлева — в нос ударило кислятиной и стылой сыростью. Ничего нельзя было разглядеть. Столбы казались похожими на людей, слышалось хриплое дыхание. Мать подошла к привязи, где сын обычно оставлял коня. Бывало, Саманд только заслышит шаги Аминджона, начинает ржать и жевать удила. Саманд — конь умный, и он спасет Аминджона, вынесет из любой беды. Если приходится заночевать в горах, Саманд до утра простоит над хозяином… Где же сейчас ее сын со своим верным конем?.. Коровы лижут руки, тычутся в подол матери. Она подбросила им немного корма и заспешила к правлению колхоза…

Она пожалела о том, что пришла сюда. Казалось, здесь все были в печали. Старухи, спрятав руки в рукава, сидели на корточках, а старики молча стояли, прислонившись к стенам. И тут явился почтальон. Он покашлял, обвел всех грустным взглядом и промолвил:

— Не ждите рапса. Надломились у него крылья. Его дочь в трауре…

Старухи завыли, стали колотить себя кулаками по коленям. Старики насупили брови.

Обратно мать брела, не разбирая дороги. Обледенелые ветки задевали лицо, снег падал на голову, за шиворот…

"Что делать будешь, Шоиста? Кто теперь твоей беде поможет?.. Военкомат?! Да, завтра утром рано ты поспешишь туда. Выложишь повестку на стол. Пусть, пусть презирают! Ведь я — мать… Я не могу иначе… Дадут отсрочку на месяц, хотя бы на недельку. И одна педеля срок немалый. Может, и война кончится…"

Она облизывает пересохшие губы, шепчет: "Не возвращайся, сынок… Лучше будет, если ты сегодня не вернешься. Лучше, если ты побудешь в горах, сыночек… Задержишься на час — на недельку останешься. И, может, повезет тебе, — за это время отпустят всех солдат домой. Может ведь и так случиться?.. Хорошо, что тебя сейчас нет. И о повестке ты ничего не знаешь… Ты, конечно, обидишься, узнав, что я утаила от тебя повестку…"

Дома мать не находила себе места. Несколько раз вы-. ходила во. двор. Со двора был виден хауз, обсаженный карагачами. Хауз замерз, и там сейчас резвилась детвора, доносились голоса ребят. Шли женщины с ведрами. Но мать не решилась отправиться к хаузу. "Лучше будет, если я не пойду туда. Начнутся расспросы. Не хочу…"

К вечеру крупными хлопьями повалил снег. Аминджон должен был уже вернуться. Но его не было.

Дорога на Сангпул тянется, извиваясь вдоль реки. Над дорогой устрашающе громоздятся скалы. По вечерам верхушки тополей раскачивают вороны. Внизу шумит вода. Вся эта дорога — от начала до конца — само несчастье.

В прошлом году здесь копь сбросил седока прямо в обрыв. Если дорога еще обледенеет, то не пройти по ней, не проехать…

Промокшие ичиги и отсыревшие онучи мать сунула в сандал посушить. И сама прикорнула…

Разбудило ее ржание. Вышла во двор.

— Аминджон, где ты, сынок?

По снегу ходили вороны. Колья под виноградником покосились, а заснеженные холмики земли под гранатовыми кустами казались горками хлопка. Поверху шнырял ветер…

Под навесом фыркнул конь. Саманд! Мать не узнала его — одни кожа да кости, подпруга повисла, уздечка закинута на шею.

— Где хозяин твой, отвечай?.. Где ты оставил Аминджона? Ты бросил его? Отвечай! Гляди мне в глаза! Убил сына моего?..

А конь посмотрел своими кроткими немигающими глазами, как всегда, и отвернулся к сухой траве…

Мать, накинув на голову выцветший халат покойного мужа, вышла на улицу. На ногах у нее были старые ичиги и большие, не по размеру, калоши, которые то и дело слетали. Подставив ветру лицо, мать шла и плакала в голос. Сейчас ей хотелось, чтобы сбежались соседи. Но никто не выходил. Будто все отвернулись от нее…

"Кому теперь вручу повестку?" — причитала она. Дошла до конца улицы, и тут перед ней снова предстал старик-почтальон. Он посторонился, уступая дорогу.

— Что случилось, дочка?..

— Сын пропал… — произнесла она дрожащим голосом. — Конь вернулся, а сам он… Худо мне!..

— Да не убивайся ты зря!.. Не для того у него голова на плечах… Иди в поле, вон туда…

На заснеженном поле друг за дружкой носились мальчишки. Среди них был и ее Аминджон. Он держал в руках моток ниток, — большой бумажный змей парил высоко в небе.

Мать остановилась у края поля. Ноги подкосились, и она опустилась на колени. Глотая слезы, тихо позвала.

— Сыночек, душа моя!..