Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

Служебные дела наладились. Особенно после недавней летучки, на которой выступил и Сапар. Выступил с предложением: каждый работник редакции должен взять шефство над одним-двумя районами, хорошо изучить их. Поддерживать постоянную связь с районными редакциями и организовать при райкомах партии корреспондентские посты. Если подобная форма работы утвердится, доказывал Сапар, то улучшится и плановость работы газеты, и повысится действенность каждого опубликованного материала, больше будет оперативности. Кроме того, при подведении квартальных и ежегодных итогов можно будет намного точнее определять практическую значимость материалов.

Выступление Сапара вызвало споры. Одни говорили, что это нереально, когда один и тот же сотрудник будет и по сельскому хозяйству материалы делать, и по промышленности, и по культуре. Другие доказывали, что Сапар абсолютно прав, и что не надо бояться такого разнообразия в работе, наоборот, появятся свежие мысли, свежие решения.

В конце концов решили: пусть каждый продумает свое мнение еще раз и выскажет на следующей летучке.

А в конце Ракия Омуровна объявила результаты проверки фельетона Сапара: факты подтвердились полностью, председателя сняли с работы, на его место избран парторг Кошоев.

Да, на работе у Сапара все вошло в нормальную колею. А дома все было почти но-прежнему: Айганыш в больнице, и хотя Сапар каждый день приходил к ней, лед между ними не таял.

Мать, видя, как мучается ее сын, тяжело вздыхала. А однажды, когда они ужинали, оказала:

— Сам отвечай за свою семью. Живи, как хочешь. Не хочу, чтобы ты когда-нибудь меня плохим словом номянул.

Сапар удивился такой перемене матери, однако виду не подал, хотя и был рад. Он не знал, что домой к ним приходила Ракия Омуровна. «Апаке, — сказала она, — не стоит пренебрегать серебром, что у вас в руках, золото в чужих, может статься, окажется медью».

Мать тронули эти слова и, оставшись наедине, она но-своему пережила тот разговор и даже обиделась: «Ишь ты, — не пренебрегайте, говорит! Да Сапар мой и сам — золото, я за одну тень его своей жизни не ножалею!»

Конец марта и начало апреля выдались удивительно теплыми. Неожиданно, вдруг, начали лопаться почки, и ветки деревьев облепили маленькие клейкие листочки. Буйно зацвели урюк и абрикос, густым розовым огнем вспыхнули персиковые деревья. Все радовалось теплу.

Сапар чувствовал одновременно и сопричастность к весеннему пробуждению, и отчужденность. Дни он проводил на работе, вечер во дворике больницы. А ночью, возвратившись домой и лежа в кровати, подолгу не мог уснуть, глядя в звездное окно, перебирая в памяти то, что, собираясь по капле, потом сразу изменило его жизнь, пройдясь большим сокрушительным, будто сель, потоком. И сейчас он, неумело, как неопытный строитель, пытался укротить поток, воздвигнуть плотину, чувствуя, что позже придется еще труднее восстанавливать разрушенное…

XI

Повязку с плеча Айганыш пока еще не сняли. Нога потихоньку заживала и Айганыш изредка пыталась встать с кровати, ходила. Но даже от непродолжительной ходьбы нога вновь начинала болеть, стопа наливалась тяжестью.

Одна и та же мысль не покидала Айганыш: «Смогу ли я танцевать? А если смогу, то как скоро? Господи, не лишай меня танца — единственной моей радости. Танец и вместо отца мне, и вместо матери, которых не довелось увидеть. И вместо ребенка, голоса которого так и не услышала… Господц, неужели я не выйду больше на сцену?»

Особенно часто она думала об этом после того, как случай свел ее с Насин.

…Сколько раз, проходя мимо палаты Айганыш, Насин останавливалась в нерешительности: зайти, поговорить?.. Но как? Ведь она имела отношение к ее разладу с Сапаром…

Насин, покинув дом старшего брата, устроилась работать медсестрой в другую больницу, и вот узнала, что здесь лежит Айганыш, жена ее Сапара.

И как-то вечером она решилась. Но, войдя в палату, вдруг испугалась. Потом осмелилась — подошла к кровати Айганыш, присела на краешек, сказала:

— Простите меня! и зарыдала.

Она обняла ничего не понимавшую Айганыш и сквозь рыдания продолжала говорить:

— Я виновата… Если бы не я, он, может, не поступил бы так. Меня зовут Насин. Поверьте, он ни в чем не виноват, это я все, я…

Еще ничего не понимая, Айганыш растерянно гладила по голове Насин, и постепенно смысл ее слов доходил до нее. Она вспомнила короткий разговор с Бурул: «Кажется, у него увлечение…» И она с каким-то ужасом, необъяснимым, начала понимать, что перед вей та самая женщина, которая отняла у нее Сапара.

— Я была как во сне… — рыдала Насип, — я ничего не видела вокруг, ничего не хотела видеть. Я просто ни о чем не хотела думать. Мне хотелось жить, быть любимой — и все. Я только потом поняла, что на чужом несчастье своего счастья не построишь никогда… Теперь я все понимаю… Теперь я понимаю… Я ушла из дома, живу на квартире, медсестрой вот устроилась здесь. Я все заново начала, всю свою жизнь. Поверьте, это легче, чем надеяться прожить чужую жизнь… — слезы неудержимо текли из глаз Насин.