Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана)

Только теперь женщина увидела: что-то коричневое, неопределенной формы движется в знойном мареве. То похоже на двугорбого верблюда, то на вытянувшегося в стремительном беге скакуна.

— Что за чудо? — невольно вырвалось у женщины. — Верблюд… Нет, вроде бы конь…

И вдруг коричневое существо, очертания которого смутно угадывались в раскаленном воздухе, стало подниматься, превратилось в точку. И мать и сын тотчас догадались: да это же тот самый коршун. Оба разочарованно вздохнули: ждали необычного — и обманулись.

Неожиданно до слуха донеслось дребезжание колес. Путники всполошились, — радостно вскочили.

— Арба!

— Ну-ка быстрей… Быстрей, сынок…

По бежать не надо, — арба, которую тащит рыжий с обвисшим брюхом конь, сама приближается, подпрыгивая на ухабах. Слышится унылый, напевающий какую-то тягучую мелодию голос, но самого возницы из-за коня не видно. За арбой тянется шлейф пыли.

— Апа, он сюда свернул! — радуется мальчик.

Женщина боялась, как бы арба, дойдя до развилки, не свернула в другую сторону. Сын, оказывается, тоже следил за этим.

Рыжий копь, пофыркивая, вертит головой, отмахиваясь от мух.

— Тпру-у… божье созданье!

Из-за крупа лошади выглянул краснолицый, с бороденкой торчком старик, в фуражке с широким, в локоть арбуза козырьком, уцепился сухой рукой за перекладину, из-под нависших густых бровей смотрят желтоватые с темными крапинками глаза, а вокруг них разбегаются добрые морщинки. Поверх пиджака на старике брезентовый плащ.

— В добрый путь, дочка!

— Здравствуйте, дедушка! Но узнали меня?

Старик растерянно заморгал:

— Нет, не припомню, милая…

— Сестра Мошана.

— Е-е, у него же зять скончался в прошлом году.

— Да, я вот и есть вдова, — горестно сказала женщина. Голос ее дрогнул. Поняв, что мать расстроилась, а разговор толком еще и не начался, мальчик с тревогой одумал: "Наверно, не уговорит его…"

— Что же вы стоите? А ну-ка!

Женщина поставила чемодан к заднему борту арбы и села, заслонив сына от солнца. Подобрав вожжи, старик хлестнул коня:

— Н-но, божье созданье!

Арба, грохоча, покатилась по дороге. Вокруг бесконечная степь. Старик повернулся к женщине:

— Как это вы решились? В такую жару, с ребенком… Женщина не ответила, только улыбнулась грустно.

— Мошан ведь гуляка. Как бы не укатил на центральную усадьбу. А невестка — с детьми, да еще за стадом приглядывает вместо Мошана. Все успевает. Степенная. Мошан — не чета ей. Пустомеля.

Арба съехала на другую дорогу, всю в выбоинах и рытвинах. Разговор на время смолк. Каждый раз, когда арбу подбрасывает, спицы в колесах, высохшие и потрескавшиеся под дождем и солнцем, скрипят и мяукают…

Солнце все печет и печет. Обжигая лоб, проносится суховей, будто сидишь перед жаркой печкой.

— Апа, апа… — мальчик нетерпеливо тычет пальцем, показывая на снующего вдоль дороги суслика, — мышь…

— Это суслик, сынок…

Старик улыбается:

— Видать, что сын нефтяника, не здесь рос.

Едва различимо вдали показалась юрта.

— А вон и Мошанов очаг!

Старик хлестнул коня.

* * *

Мошан ни свет ни заря смотался на центральную усадьбу колхоза и только что вернулся. Зашел в юрту, забурчал:

— Эти алгабасские колхозники рехнулись просто. Каждый божий день пирушки. Разинут рот до ушей, все им нипочем. Так чего же они надо мной хихикают? Живу себе в чистой степи, воздух, кумыс… Говорят, что я похож на домашнее животное… А на какое? На кэзла? На лошадь? Ну, и насмешники! Не зря говорят, что в этом ауле собаки не лают, а брешут. Очень верные слова…

Ржавые усы Мошана топорщатся, под коротким носом шевелятся, как у кота. "Ишь чего придумали! Домашнее животное! И почему похож? Подбородок как подбородок, — разглядывал он себя в зеркальце, — шея… немного подвела, правда: как у доброго поросенка!" Мошан смутился, — показалось, что домашние слышат его бормотание. Поднял голову, воровато огляделся. Совсем забыл, что в доме, кроме него, никого нет. Успокоившись, прилег. "И в самом деле — рот широкий, как подол у юбки, за каждой щекой будто по гусиному яйцу. И впрямь — животное…" — заключил он подавленно.

И что за жара нынче! Хоть солнце и село, а все равно духота… Ему вдруг стало неловко, что жена целый день вместо него ходит за стадом. Он вспомнил, как долго распивает чай по утрам, как без всякого повода придирается к женщине. И всегда Канипа уступает, подлаживается к нему. Нынче хотела что-то сказать, да, увидев нахмуренные брови, раздумала.

— О, кровопийцы гнусные! Сгиньте! — Мошан схватил полотенце и с ожесточением начал отгонять мух. После их укусов зуд нестерпимый.

Вытер полотенцем взмокший лоб, а. мухи снова загудели, закружились.

— Коке! Коке! Арба! — раздался с улицы голос маленькой дочки.

Лениво потягиваясь, он пошел к выходу. Тело затекло, ноги покалывало. Подождал, пока пройдет боль, и только тогда переступил порог своей пятикрылой юрты. У выхода с ним чуть не столкнулась пятилетняя дочка с тоненькими, как плетки, косичками.