— Осторожней, Гульжан! — Мошан погладил дочку по голове. Он уставился на арбу, показавшуюся из лощины, услышал оживленный голос верхового на темно-гнедом коне, едущего рядом с арбой. "Кто это? Порази меня всевышний! Мерещится мне, что ли? Это же на коне Канина! В пути встретились, наверное".
— Коке, к нам мальчик едет!
— Вижу, Гульжан, вижу.
— И дедушка Даулет!
— Он-то откуда взялся? И верно — арба его…
Мошан торопливо поправил воротник рубашки и пошел навстречу гостям.
Повадки Мошана хорошо известны Канипе. Сперва будет гостеприимным, щедрым, сердечным, но пройдет несколько дней — так изменится, что гостю впору провалиться сквозь землю. Брови нахмурены, кошачьи усы под вздернутым носом сердито топорщатся. То и дело грозно покрикивает: "Эй, жена!". Гость, конечно, обижается.
Раздосадованной Канине остается только шипеть: "Глаз из-за тебя поднять стыдно, из-за твоего собачьего характера!"
На следующий день после приезда сестры Мошан сказал:
— Телеграммы к нам вовремя не приходят. Когда вы с поезда сошли, я был в колхозе. Видел там почтальоншу, но она мне ничего не сказала.
Мошан сидит на торе — почетном месте. На нем — вельветовые коричневые штаны, воротник белой рубашки расстегнут, на ногах — полосатые носки. От выпитой вчера "горькой водички" под глазами набрякли мешки, лицо в красных пятнах. Он полулежит, подмяв под себя пуховую подушку. "Сказал бы что-нибудь ласковое, ободряющее сестре и племяннику. Да и слов-то у него таких нет", — огорчается сидящая у самовара Капипа.
У ног Мошана — девочка, дочка. Напротив него — Ержан. От горячего чая приезжий мальчик разомлел. Мо-шан недовольно сказал жене:
— Эй, жена! Что ты наливаешь? Это же вода, а не чай!
— Только что заварила. Не ворчи.
Сдвинув брови, Канипа сняла крышку с белого чайника, насыпала заварки. Поставила чайник в горячую золу на кусок жести.
На скатерти — баурсаки и карамельки в разноцветных обертках. Тут же, в деревянной чаше, свежая сметана. Две миски с дымящимся жирным мясом, только что нажаренным.
— Ешьте. Не глядите на меня. Ержан, "Гульжан, а вы чего, ждете? — обратилась Капина к племяннику и дочери, взглядом указывая на мясо.
Напившись чаю, поев баранины, Мошан попросил у жены спичку. Поковыряв ею в зубах и, поерзав на месте, спросил:
— Эй, парень, в этой суматохе я и не поговорил с тобой. Как учеба?
— Хорошо, дядя, — несмело ответил мальчик.
— Что такое хорошо? Четверки и пятерки? Или круглые, как лысина у старика Даулета, тройки?
Приподняв кошму, в юрту вошла мать мальчика и села возле сына. Улыбаясь, перевела взгляд на брата.
— В перемежку, — отозвался Ержан.
— А вот наши Дания, Жания и Сауле дружат только с пятерками. Хорошо учатся. Поэтому и повезли их путешествовать по разным городам, пусть посмотрят.
— Не хвались, старик, — засмеялась Канипа. Крупное ее тело заколыхалось.
— А чего? Ну-ка сравни наших дочерей с сыном человека, который вырос в нефти и мазуте.
— Эй, старик! Не забалтывайся! Знай меру.
— А что я сказал такого?
— Шутить тоже надо с умом!
Канипу одолели раздумья. Чего это он так расхваливает дочерей? Обидно, что сына нет? От жалости к мужу и себе у нее защемило сердце.
— Чего замолчала, а, Канипаш? — спросил жену Мо-шан.
— Надо соседей пригласить, а то скажут, что скрыл гостей, не позвал на чай. Мужчины, что вы расселись тут?! А ну-ка, собирайтесь, да поживей!
— Верно, верно, жена, правильно говоришь, пристыдила нас!
— А то как же! Кони застоялись уже. Кончайте чаевать.
— Ты как, Ержан, а? — засуетился Мошан.
У Ержана еще не прошла обида на дядю. Когда тот вышел, мальчик украдкой взглянул на мать. Он понимал: ее тревожит, что. сын такой взъерошенный, хмурый, она во время еды всячески давала понять, что недовольна его поведением. Глубоко вздохнув, мальчик пошел к двери.
Мошан уже успел привести и оседлать коней. Длинногривого рыжего коня передал Ержану и легонько подсадил парнишку в седло. Похлопав по спине, сказал: "Вот сейчас ты настоящий джигит. Крепко сидишь, — молодец!"
Ержан забыл о своей обиде. Душа ребенка восприимчива к теплому слову.
…Тихонько похлестывая коней, едут они вдоль оврага, заросшего густым кураєм. День чистый и жаркий. Ержан, защитившись ладонью от солнца, разглядывает окрестность, радуется белогрудым ласточкам, которые мелькают перед лошадьми.
— Дядя, а почему ласточки от нас не отстают? — спрашивает мальчик, подъехав к Мошану стремя в стремя.
— Видишь: мух над нами полно? Ласточки их ловят. Поэтому и не отстают.
— Дядя, а что это? Дом, что ли?
На краю обрыва прилепилась, зияя проемами окон и дверей, пустая мазанка. Перед ней куча мусора. Как волчьи зубы, торчат повсюду бревна и подпорки. Вероятно, здесь был загон для скота.
— Старая зимовка. Ненасытный Казабек. Вот ведь скряга, — нахмурился Мошан, — даже сараюшку и ту разобрал и увез. Боится, что его гнилой камыш кто-нибудь украдет…