Восход стоит мессы

Екатерина Медичи остро чувствовала напряжение, висевшее в воздухе. Она хорошо знала свой город, и теперь он казался ей похожим на воспаленный нарыв, жаждущий скальпеля хирурга. Старая женщина, мать, вдова и королева, многое видела в своей жизни. Оберегая корону своих детей, она казнила и миловала, дарила и отнимала, принимала тяжкие решения, и, казалось, ничто уже не может ее испугать. Но сейчас ей было страшно.

***

22 августа 1572 года

А на следующий день 22 августа 1572 года прозвучал роковой выстрел. Преступник, скрывавшийся в доме Пьера де Вильмюра, бывшего наставника герцога де Гиза, ранил в плечо адмирала Колиньи, в одну секунду разрушив хрупкое равновесие, установившееся между католиками и гугенотами в последние два года. На месте преступления была обнаружена дымящаяся аркебуза с маркировкой гвардии герцога Анжуйского.

Бом! Бом! Бом!.. – колокол церкви Сен–Жермен л'Оксерруа пробил полдень.

– Тысячи рук поднимутся, чтобы отомстить за раненую руку господина адмирала! – запальчиво выкрикивал юный паж по имени Пардальян. И другие голоса вторили ему.

Бом! Бом! Бом!..

– Да вы что, герцог, вконец ополоумели! – даже не пытаясь быть вежливым, кричал господину де Гизу Генрих Анжуйский.

А может, и не Генрих Анжуйский. А может, и не кричал, а говорил тихо и что-нибудь совсем другое. Париж полнился слухами. Камеристка госпожи де Шеврез, оказавшись столь не вовремя под дверями принца, будто бы слышала, как его высочество ссорился с его светлостью. А из-за дверей другой голос, вроде похожий на голос Гиза, вкрадчиво говорил что-то в ответ. А потом вдруг тоже возвысился и сорвался на крик.

– … но я не собираюсь один отвечать за все! – вот как, по ее словам, ответил герцог.

Или то был вовсе не герцог? Кто ж его знает. Чего только не болтают слуги. Выпороть бы дуру, да на скотный двор. Для ума.

С сегодняшнего утра Гиза в Париже не видели. Всякому дурачку было ясно, что покушение на Колиньи – его рук дело. Несколько лет назад так же выстрелом из окна по приказу адмирала был убит Франсуа де Гиз¹⁰. И наш герцог, положа руку на сердце, был в своем праве. Адмирал этот сам виноват: за каким чертом явился он в Париж? Кто его тут ждал? Сидел бы тихо в своей ля Рошели, глядишь, целее был бы.

Король рвал и метал, грозясь подписать приказ об аресте Гиза, но вот незадача, герцог пропал. И слава Богу! Было совершенно непонятно, что с ним делать, если он, не приведи Господь, найдется. Так что, наверное, вовсе не с ним, а с кем-то другим обменивался любезностями монсеньёр принц.

Бом! Бом! Бом!…

– А вы слыхали, кумушка! Король-то наш, сам поехал к этому гугеноту раненому! Извинялся перед ним, словно перед самим Папой! Тьфу! Срамотища! По мне так, и вовсе бы его застрелить – невелика потеря! Да и всех еретиков поганых вместе с ним!

Бом! Бом! Бом!

Вечером 22 августа протестантские вожди впервые со дня подписания Сен-Жерменского мира созвали военный совет.

Антуан де Бушеванн, шпион Екатерины Медичи в отеле де Бетизи¹¹ доносил своей госпоже, что принцы Бурбоны в тот вечер сильно повздорили. Будто бы принц Конде с графом де Ларошфуко¹² требовали немедленного расторжения Сен-Жерменского мирного договора и осады Парижа. «Хочешь мира, готовься к войне!» – повторял Ларошфуко, и королева легко представляла себе, как на его суровом лице появляются жесткие складки. Адмирал Колиньи, стремившийся во чтобы то ни стало сохранить мир, хоть и был ранен и слаб, однако по-прежнему имел немалое влияние. Он объяснял утреннее покушение на свою особу желанием Гизов поссорить их с королем. Когда же принц Конде начал возражать адмиралу, доказывая, что король Франции с Гизами заодно, и всем им в Париже грозит смерть, то Генрих Наваррский язвительно предложил своему кузену отправиться в ля Рошель, буде тот столь сильно опасается за свою жизнь. Конде немедленно вспылил, назвав того самонадеянным индюком, и принцы едва не подрались.

Звучали на совете и другие предложения. Господин дю Плесси-Морней высказался в пользу того, чтобы покинуть Париж до лучших времен, не расторгая мирного договора. Однако, его тут же принялись стыдить за трусость, и он, пренебрегая всеми правилами этикета, покинул собрание, хлопнув дверью.

Решение оставалось за королем Наваррским, и его слова Бушеванн передал почти дословно. «Мы не станем бегать, словно зайцы! – будто бы заявил его величество. – И не позволим нашим врагам втянуть нас в новую свару! У Карла плохие советники, но он наш друг!». Услышав это, взбешенный принц Конде вышел вслед за Морнеем.

Читая доклад Бушеванна, королева невесело улыбнулась. Миролюбие Колиньи было ей понятно: адмирал давно мечтал втравить Францию в войну против Испании, чтобы помочь голландским гугенотам во Фландрии. Он ни за что не пожертвует своими планами ради новой усобицы¹³.