Между тем новобранцы вновь затянули песню и начисто позабыли о новом «друге», но Андуин знал, что он-то их забудет не скоро. Окинув взглядом юные лица, дабы запечатлеть их в памяти, он призадумался: много ли им отпущено времени, прежде чем и они, невинные ягнята, обреченные на заклание, лягут на холодную каменную плиту в подвалах Собора Света?
Солдаты.
Пиво в желудке словно бы разом скисло. Нужно было идти, пока ему в самом деле не стало худо. К тому же, в этот миг Андуин почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. На этот раз – настоящий, не один из тысяч неотвязных, осуждающих призрачных взглядов, устремленных на него, куда бы он ни пошел.
Оглядевшись, обведя взглядом более дюжины незнакомых лиц, он наконец-то заметил за столиком у самой лестницы безукоризненно опрятную женщину в белом – лица не прячет, светлые брови озадаченно сдвинуты к переносице, губы слегка приоткрыты, точно с языка вот-вот сорвется проклятие.
Широко распахнутые глаза Джайны сверкнули огнем. Андуин, хлопнув об стол еще одной монетой, оттолкнулся от кресла, обогнул стол, вышел наружу и ахнул, точно от удара в живот: навстречу, после влажного, парно́го тепла, дохнуло нешуточным холодом.
Но настоящая стужа ждала его впереди. Забывший о топком болотце на задах, Андуин обогнул таверну и закряхтел, увязнув в хляби, едва не стащившей с него сапоги. Внезапно земля под ногами сделалась твердой и скользкой, но, к счастью, отчаянно замахав руками, король сумел уберечься от унизительного падения.
– Ну здравствуй…
– Я сейчас все об…
– Зачем? Ты ведь король, тебе нет нужды в чем-либо объясняться.
Понизив голос до шепота, твердого, точно сталь, Джайна подхватила Андуина под руку и увлекла прочь с пятачка льда, сотворенного ею среди топи. Ссутулившись, оба прижались к стене под нешироким карнизом. Вокруг не было ни души, кроме сверчков и лягушек, ни сном ни духом не ведавших, кто помешал их пению.
– Что ты сотворил с волосами? – со смехом спросила Джайна, слегка подавшись назад.
– Грязь и сапожная вакса, – пробормотал Андуин, надвинув на лоб капюшон и отведя взгляд. – И – да, наверное, «Джерек» – крайне глупое имя.
– А по-моему неплохо придумано. Очень тебе подходит! – Джайна вновь хохотнула, но на сей раз, смиловавшись, прикрыла губы ладонью. – Все в порядке, Андуин. Не сомневайся, я тебя не выдам.
Глаза Андуина распахнулись во всю ширь.
– Джайна… Да, я понимаю: мы не раз спорили. Понимаю, мы не всегда сходимся во взглядах, но… Но это ты, несомненно, сможешь понять.
Вздохнув, он прислонился спиной к стене таверны.
– Иногда мне это очень нужно. Очень нужно снова побыть мальчишкой. Вспоминаю о тех солдатах, моих ровесниках, погибших на службе Альянсу, и думаю: как? Как можно гибнуть такими молодыми? Вот эти три храбреца в таверне – ведь они полагают, что готовы погибнуть. Готовы отдать жизнь
Еще монета в сумке тревог – последняя, увесистее всех прочих… Андуин спрятал лицо в ладонях, но Джайна, легонько коснувшись запястий юноши, потянула его руки книзу. Глаза ее влажно блестели, от насмешливой улыбки не осталось даже следа. Склонив голову, она придвинулась ближе.
– Ты тоже еще мальчишка, Андуин, и если, чтобы не забывать об этом, тебе нужен Джерек, то… да, я тебя понимаю.
Выпустив его руки, Джайна чуть отступила назад.
– Я ведь тоже оказалась сегодня здесь, не так ли? С поличным поймана.
– Но ты хотя бы лица можешь не прятать, – напомнил ей Андуин. – А я… нет, я так не могу. Мне ведь это потому и нужно, что я ненадолго становлюсь не собой. Становлюсь всего-навсего глупым, неряшливым уборщиком навоза Джереком.
Джайна, кивнув, указала туда, где стена таверны кончалась, уступая место конюшням.
– Ну что ж, пойду, не стану омрачать веселья. Ступай внутрь, Джерек. День был для тебя нелегок.
Глава двадцать пятая. Дазар’алор
Зекхана оставили в Сокало, на попечении личных врачей Таланджи, а также жрецов и шаманов, лечивших от хворей и ран всех ее родных и членов Совета Занчули. Бвонсамди вполне мог добраться до дворца сам, но Таланджи гнала своего равазавра, Тзе’ну, во весь опор. Одолевая каждым прыжком по четыре ступени, Тзе’на несла ее к королевским покоям с быстротой, достойной самого Гонка.