Восход

– Хотя бы потому, что лишь благодаря им человек сейчас относительно свободен. – Полковник ткнул указательным пальцем вверх. – В дневнике есть история о том, как Отцы, или как ты их называешь – нифелимы, освободили человечество от рабства?

– Есть, – кивнул Антон. – Однако больше похоже на то, что ваши Отцы беспокоились лишь о своей шкуре и пошли против своих создателей, преследуя единственную цель – оставить планету за собой…

– Кончай балаган, – приказал полковник. – Вытаскивай свою жопу из гранита и давай, наконец, займемся делом.

Скрепя сердце ученый поднялся. Окинул прощальным взглядом убежище-Звено и ступил по металлическому настилу в стену. Было еще несколько очень важных вопросов, на которые не удалось найти ответы среди бумаг и, судя по всему, не удастся. Антон понимал, что вряд ли Павел Геннадиевич позволит ему прохлаждаться, изучая дневник. Наверняка впереди ждала экстренная расшифровка интересующих полковника данных, а затем и убийство.

– Вы ведь меня не убьете? – спросил Антон, остановившись у самого края иллюзорной стены.

Силовик даже не пытался вытащить оружие. Он держал перед собой сканер и победно улыбался.

– Мне незачем тебя убивать, малыш, – сказал он, вплотную приближаясь к стене. – Ты ведь один из нас. Сын одного из нас. У тебя в крови стремление помогать Отцам на благо всего мира.

Антона передернуло. Перед глазами возникли скрюченные пальцы, налитые кровавой болью глаза, оскаленные мукой рты.

– Я не… – проговорил ученый.

Больше всего на свете он не хотел быть таким, как полковник. Получать удовольствие от убийства сотен людей?!

– Поэтому ты сейчас вернешься, – очень ласково и настойчиво – так родитель говорит маленькому шалуну – проговорил Павел Геннадиевич. – Вернешься и активируешь Звено.

– Что? – выдохнул Антон, пошатнувшись и едва не свалившись с рельса.

– Я чувствую, ему не хватает мощности. Оно очень слабо и не сможет сработать, когда Нибиру приблизится на нужную дистанцию.

– Нибиру? – прошептал ученый, вспоминая.

Короткое название сказало об очень многом. Оно не встречалось на первых страницах дневника, но вкупе с записями Игоря Аркудова создало четкую картину. Шумерский миф о планете-разрушителе, загадочном страннике, скользящем сквозь время и космическое пространство. Имена древних богов, самая первая космогония и первый источник письменности. Война между богами вселенского масштаба, столкновения планет, ужасные катаклизмы…

Сердце забилось быстрее. Калейдоскоп провернулся в последний раз и остановился.

– Вы сказали «Нибиру»? – переспросил Антон, выдвигаясь из стены. Он напрочь забыл о страшном приказе полковника.

– Именно так и сказал, – кивнул Павел Геннадиевич. – А ты куда намылился?

Он схватил ученого за плечи и с силой втолкнул его обратно.

– Подождите!..

– Лезь обратно, сучок! И сделай так, чтобы оно наполнило свои баки. Или что там у него вместо баков…

– Подождите, Павел Геннадиевич. Умоляю вас, выслушайте! – взмолился Антон, делая еще одну попытку выйти из убежища.

Полковник не пускал. Но смилостивился и, упершись ладонями в стену на уровне, где была грудь ученого, кивнул:

– Слушаю.

– Павел Геннадиевич, вы наверняка не знаете, что для работы Звено использует жизни людей.

– Почему это? – удивился полковник. – Я отлично проинформирован. Еще и тебе много чего расскажу, когда засядем с дневником твоего папаши.

– Итак, вы в курсе, – разочарованно вздохнул Антон. – Мне следовало ожидать. Но я все равно отказываюсь подчиниться.

– Придется, Антон. Никуда ты не денешься.

– Вы никогда не заставите меня умышленно убить человека… тысячи человек.

– Да хоть целый этот говенный материк! – взревел Павел Геннадиевич, превращаясь в того Павла из детского воспоминания. – Хоть два материка! Думаешь, мне приятно осознавать, что на моих руках останется кровь невинных жертв?! – Уже более спокойно добавил: – Идет война, малыш. Такая страшная, что ты себе и представить не можешь. Скоро все погибнут. Все! И не только в одной деревне и даже не на одном материке – везде! Понимаешь? На целой планете не останется ни одного живого человека!

К тому времени прочитав отцовский дневник более чем на треть, Антон уже знал, что полковник – как ни больно было признаваться в этом – совершенно прав. Лучше пожертвовать малым, да и к тому же не своим, чтобы иметь потенциальную возможность спасти свою шкуру (о человечестве в целом ученый не думал), чем дождаться тотального уничтожения людей на планете.

Но совесть, по-другому Антон не мог обозначить это чувство, не позволяла вернуться к столику-алтарю. Необходимо было что-нибудь сказать. Что-то глупо-благородное. Что-то возвышенно-наивное. Чтобы не терзали сомнения. Чтобы когда-нибудь можно было развести руками и сказать: «Я не имел другого выбора»…

– Я все равно не стану этого делать, полковник, – почти неслышно выговорил Антон, вновь упираясь грудью в ладони силовика. – Вы не заставите меня.

Павел Геннадиевич отошел так резко, что Аркудов едва не вывалился из стены на пол. Видя решительность в глазах полковника, он остановился, не осмеливаясь выйти.