Восхождение

— Никем, — подтвердил Копелев. — Я-то ведь и сам не знал.

— Да, ты вне подозрений, кроме одного — что тебя признала бригада и ценит. А раз у вас там такая дружба и любовь, то неплохо бы вам еще планчик накинуть, — к такому неожиданному заключению пришел Ламочкин. Сказал это посмеиваясь, наверно, больше в шутку.

— Чего там накидывать, мы и так впереди всех!

— Впереди всех в комбинате, а хорошо бы еще быть и впереди всех в Москве. Ну, бывай, работай. — Ламочкин повесил трубку.

Вспоминая этот разговор, Копелев подумал о том, что более всего и волновало, и грело его душу. Вот об этом так стихийно проявившемся, а потому и столь убедительном свидетельстве уважения людей, с которыми он работал в бригаде. Не все ведь разговоры на стройке на уровне парламентских дебатов. И погорячишься, и покричишь, кому-то нервы вздернешь, и тебе вздернут, всякое бывает в работе, он бригадир требовательный! А вот захотели его перевести — и стеной стала вся бригада. Значит, ценят по-настоящему — за труд, за требовательность, за характер...

С этими приятными мыслями Копелев и заснул, а через полчаса его с трудом разбудила Римма Михайловна.

— Тебе звонят со стройки, там все остановилось, нет крановщика, — сказала она.

— Куда же он, к дьяволу, делся? — удивился Копелев, еще и не размыкая век, весь во власти сонной сладкой истомы.

— Ты у меня спрашиваешь? Ночью человеку не дают покоя, — возмутилась Римма Михайловна.

Копелев взял трубку и тут же узнал звонкий голос звеньевого Валеры Максимова, его молодую силу не могло исказить даже то волнение, с каким он прокричал:

— Беда! Стоим, Владимир Ефимович, машинист крана не вышел на работу.

— Заболел?

— Неизвестно. Телефона у него нет, а живет далеко.

— Да, ситуация! — вздохнул Копелев.

Машинисты подъемных башенных кранов принадлежали к одному из трестов механизации, которые обслуживали Домостроительный комбинат. И хотя зарплата машинистов зависела от выработки бригады, все же Копелев не имел над ними непосредственной административной власти. Он был только со всеми в добрых, дружеских отношениях да еще с ним как с бригадиром согласовывали всякого рода служебные перемещения машинистов. Так вот, несколько дней назад четырех лучших рабочих взяли на другой участок, а ему прислали молодого, малоопытного, к тому вот еще и ненадежного парня, не посчитавшего даже нужным предупредить, что он не выйдет на работу.

— У нас горит смена, Валера! — произнес Копелев хотя и по обыкновению спокойно, но со всей той мерой недовольства и злости на машиниста крана, которые были понятны звеньевому Максимову. — Кто из наших машинистов сейчас дома? Бобков — сменился с утренней смены. Он где живет — в Сокольниках? — рассуждал вслух Копелев, понимая, что надо принять такое решение.

Максимов тяжело дышал в трубку, — видно, запыхался, пока бежал от участка до телефона на станции мето. Не мог же звеньевой отойти от трубки без ответа Копелева, а Копелев, повесив трубку, спокойно лечь спать. Нет, это исключалось. Какой уж там сон, душа будет не на месте.

— Вот что, Валера, я одеваюсь и лечу к Бобкову всеми видами транспорта, что поймаю. А вы пока займитесь там чем-нибудь, чтобы не сидеть без дела. Может быть, щели кое-какие забетонируете. В общем, действуйте по обстановке. Ну, ждите меня, — закончил разговор Копелев. Он принял решение и стал одеваться быстро, по-солдатски, как по тревоге умел одеваться за считанные доли секунды, когда служил в авиационной части.

Римма Михайловна, наблюдая за ним, только вздохнула один раз глубоко и сокрушенно.

— Если Бобков не поедет, ты полночи пробегаешь, а в полшестого вставать на смену. Ты подумал об этом? — сказала жена.

— Как это не поедет! Не верю. Ты не знаешь наших ребят, — ответил Копелев, схватил со стола кепку и на цыпочках, чтобы не разбудить сына, быстро прошел по коридору. — Спокойной ночи! — пожелал он.

— Вот уж действительно — покой нам только снится, да и это редко, — хмуровато пошутила Римма Михайловна.

Время приближалось к одиннадцати вечера. Москва затихала, и в предночном Кунцеве, на Ярцевской улице, людей было уже не больше, чем машин. Они скользили по асфальту со стороны Рублевского шоссе и улицы академика Павлова.

Копелеву нравилось место, где он жил, нравилось тем, что здесь было тише и малолюднее, меньше шума и толкотни, чем в центре, больше простора и чистого воздуха. Он ведь сам почти что все время строил дома на окраинах, умел различать, да и проникся любовью к своеобразию, особому обаянию окраинных микрорайонов, соединявших в себе все достоинства современной цивилизации с богатством еще не тронутой разрушением природы, массивами лесов, парков, водоемов и, как в Кунцеве, сравнительной близости голубой излучины Москвы-реки. И то, что было хорошо днем, ночью ощущалось, пожалуй, еще острее, полнее.

Ему повезло, он быстро поймал такси и поехал чуть ли не через всю Москву — в район Сокольнических улиц. Машинист крана Алексей Бобков жил в таком же, как и Копелев, пятиэтажном блочном доме. Спать он еще не ложился и был крайне удивлен столь поздним визитом бригадира.