Восхождение

Берег моря. Мирно шелестит бирюзовая волна, переливаясь миллионами блесток. Йодом пахнут водоросли, прибитые к замшевым береговым камням. Всхлипывают белые чайки, стремительно носясь над водой. Камни подо мной и вокруг, а также громоздящиеся сзади и сбоку, образуя кремнистые скалы, нагреты солнцем. Они плавят воздух, текущий густыми слоями. Голубое, выцветшее от жары небо, украшено прозрачными застывшими облачками, увенчано золотой короной слепящего солнца.

В этом месте соединения стихий — неба, моря и земли — видишь себя со стороны. Из той высокой дали, откуда шире и глубже панорама, где безбрежно море, бездонно небо, обширна земля — оттуда вижу я себя, сидящего на границе стихий, часами зачарованно любующегося величием Божьего творения…

Вижу себя махонькой пылинкой, едва различимой песчинкой в этой необозримой огромности. В этой точке вселенной ощущаешь всю свою нищету перед величием тварного мира, перед безграничным величием Творца, одним велением создавшего все это и следующим велением все это могущего в любой момент уничтожить и воссоздать все по-своему. В эти минуты замираешь перед Творцом и Вседержителем, смиряясь пред ним во прах…

В эти минуты прозреваешь, как любит тебя, ничтожного, Создатель, умаливший Свое Божество до вочеловечения в такое же мизерное хрупкое тело, как и у тебя. И не только умалившего физически, но и принявшего от таких же двуногих человечков предательство, издевательства, побои и позорную смерть. Сам безгрешный, принял на Себя все людские грехи, простив им и полюбив их через бесконечное возвеличение до Царствия небесного. Оживает в сердце чувство ответственности за свою жизнь, бесконечно дорогую, дороже даже этого великого мира. Губы сами шепчут слова благодарной молитвы. Временами и это останавливается… И тогда наступает тишина покоя, когда уже нет ни будущего, ни прошлого, но только одно вечное предстояние твари перед вечным Создателем своим…

Видение уплывает, я возвращаюсь в настоящее, прокашливаюсь и продолжаю:

— Мне бы приобщиться к веселой компании отпускников…

— Куда собираешься, если не секрет?

— Ах, полноте, это не больше, чем беспочвенные похмельные мечтания, — вздыхаю я в ответ.

— Ты снова забыл, с кем имеешь дело. Считай, отпуск твой начинается с понедельника, — и, не давая мне опомниться, Доктор задает мне новый вопрос: — Так, неужто, Леночка не пришлась тебе по вкусу?

— Как раз наоборот. Очень приятная девушка, умница, интересная собеседница…

— Ты издеваешься?

— Никак… То есть, что ты имеешь ввиду?

— Вы что, только болтали, что ли?

— Ну, уж скажешь, болтали… Мы серьезно поговорили. Видишь ли, Доктор, женщины такого типа встречаются крайне редко. Как сказал святитель Игнатий, «женщина руководится чувствами падшего естества, а не благоразумием и духовным разумом, ей вполне чуждыми. У нее разум — служебное орудие чувств». А у моей вчерашней собеседницы имеется все достоинства женщины разумной при наличии смирения и врожденного тончайшего такта…

— Да, Димитрий Сергеевич, ты или не в себе, что вряд ли, или действительно пора тебя у Васи забирать в мои трущобы капитализма. Ладно, трубочку телефонную оставь себе, пусть это будет мой подарок за вчерашний вечер, на протяжении которого ты не уставал меня удивлять, — мой собеседник замолкает. В продолжение паузы слышу из динамика трубки знакомые звуки ударов теннисного мяча о ракетку. — …А что касается Леночки, то имей ввиду, что она… девочка по вызову. Вот так.

— Это, конечно, меняет дело… — тушуюсь я почему-то. — Хотя, думаю, уйдет она из этого… бизнеса. Вероятно, обстоятельства вынудили или еще что… Как думаешь, если она захочет, сможет выйти из игры без препятствий?

— Если очень захочет, то да. Только я о таковых пока не слышал. Деньги там немалые, да и засасывает, как трясина.

— А помочь ей нельзя?

— Если обратится ко мне, — помогу. Только, повторяю, это вряд ли… Ну, пока, меня зовут играть. Звони, когда хочешь.

В кармане пиджака разыскиваю карточку с телефоном Лены. Набираю номер, слышу щелчок, характерный для телефона с определителем номера. Нет, не поднимает трубку. Ладно, со временем разберемся.

Шизофрения

В редкие минуты уединения, когда удается вырваться из цепких клещей суеты и безумия мира, я свожу прожектор внимания своего внутрь души и вижу там раздвоение, а по-научному, — шизофрению.

Одна моя половина желает наслаждений и самоугодничества, она завистлива и жадна, раздражительна и тщеславна. Овладевая мною, она сначала увлекает меня, потом соблазняет обещанием сладости и, чуть завладев моим вниманием, грубо толкает в пропасть греха. Уже, падая во смердящую тьму, я слышу ее злобный самодовольный хохот.