Восхождение

Маклер, услышав свое имя, выпрямляется и удивленно смотрит на меня, точнее на мою спину, так как я направляюсь к своему «Камазу». Иду и по привычке бубню под нос Иисусову молитву с именами объектных хулиганов. Вдруг из-за левого плеча выпрыгивает и замирает передо мной нынепоминаемый раб Божий Геннадий:

— Не понял!.. За что ты меня, Сергеич? Мне тут платят, как Буратине, я пашу, как папа Карла, — а он меня обижать. За что, начальник?

— Это ты, Геннадий Алексеевич, на собственное имя святое обиделся, что ли?

— Какое святое? Меня так только менты называют и в отделе кадров, когда персоналки разбирают. А ты меня за что? Что я тебе сделал?

— Я назвал имя твоего святого небесного заступника, в честь которого ты назван. Отчеством твоим я выразил уважение к твоему покойному родителю, подарившего тебе жизнь в этом Божием мире. Выходит, что называя тебя по имени-отчеству, я тем самым подчеркиваю твое великое человеческое достоинство, которым наградил тебя твой Творец Господь Бог.

— Что же это… А как же происхождение от обезьян?

— Это пусть обезьяны от обезьян происходят. А ты человек, поэтому произошел от Бога. Ты, Геннадий Алексеевич, — Божий человек. И в данный момент не так важно, как ты к Богу относишься. Главное то, что Творец бесконечно по-отечески любит тебя. И ждет к Себе.

— Я подумаю. Мне это нравится. Правда! — его глаза впервые глядят в мои глаза. С каждой секундой в его облике растет неподдельный интерес.

— Подумай. Если нужна будет помощь, обращайся. Всегда рад помочь.

— Бывай, — кивает бригадир и с видимым удовольствием повторяет только что сделанное открытие: — У меня святое имя. Я Божий человек. Мне это нравится!

Рабочий день завершается на дачном участке Юрия Петровича. Мне очень нравится сюда заезжать. Мы с Васей переодеваемся и включаемся в работу. О, какое это удовольствие «покидать кирпич» на подмости — чтобы под самые руки каменщика. Воздух здесь напоен густым хвойным ароматом. Вокруг нас бегают заботливые хозяева: Света, водитель-телохранитель Сергей, сам Юрий Петрович. Они обносят нас кваском, бутербродами, развлекают новостями, анекдотами, шутками.

С меня слетает суета прошедшего дня, настроение поднимается. Я становлюсь на подмости и помогаю класть внутренний ряд. Максим, как главный каменщик делает мне короткие указания: «от шнурки — на полспички», «бути полушками», «раствор не вешай, подрезай сразу». Для меня эти слова — как пряники медовые. Мой ряд не такой ответственный, как наружный, поэтому я кладу быстро и Максима «подпираю». Ему приходится спешить, он старательно сопит. Очень скоро доходим до последнего ряда выставленных углов. Все! Теперь нужно поднимать углы — это работа только для Максима.

Я спрыгиваю на землю, иду к бадье мешать раствор. Мы с Васей кидаем песок, засыпаем из мешков цемент, заливаем воду. В это время хозяин выпускает из заточения плачущую по-детски навзрыд «девочку» Кэри. Ребеночек сенбернара весом под центнер подбегает к каждому, громко лает, докладывая, что она свободна и пришло время ей поиграть. Обходит свои углы, чтобы подновить хозяйские метки. У левого угла гаража, сантиметрах в двадцати, стоит «Волга». Кэри очень нужно поставить там метку и она с ворчанием протискивает широкую мохнатую спину между углом гаража и машиной — и победно ставит подпись. После чего на двери «Волги» остается вмятина. Хозяин подбегает к месту происшествия и отчитывает собаку. Кэри, сев на задние лапы, жалобно скулит и воет, разделяя с хозяином скорбь. Публика, наблюдающая сцену, хохочет до колик.

После ударного рабочего дня сидим на веранде и ужинаем. Вдруг наш слух взрезает соседское сквернословие, от которого здесь мы отдыхаем. Я вслух вспоминаю, что при изучении архивных материалов Ленского бунта 1912 года больше всего меня поразило одно из требований возмущенных рабочих: чтобы при них начальство не ругалось матом.

Юрий Петрович говорит, известно, что наш народ до революции был в основном трезвым, трудолюбивым и сквернословия не выносил. А вся зараза исходила сверху, куда в первую очередь проникало западное внешнее и интеллигентское внутреннее разложение. Затем я развиваю мысль о необходимости восстановления монархии в России и все разом подхватывают эту тему, перебивая друг друга. И когда Юрий Петрович предлагает тост «за Царя, за Родину, за Веру!» мы встаем и грохочем: «Ура! Урраа! Урррааа!!!»

На службе у Государя

Дедушка мой в нашем роду имел абсолютный авторитет. С пионерского «безоблачного» детства знал я, что у деда было двенадцать детей, выжило девять, а также, что его раскулачили.

Бабушка ездила в Москву к всесоюзному старосте товарищу Калинину, неделю стояла в очереди на прием, и в результате получила документ о реабилитации семьи. Дед не вынес предательства односельчан, издевательства новоявленных хозяев, и уехал в город. Насчет издевательства — это уже мой вывод после простейшего сопоставления фамилии деда до и после раскулачивания. Более издевательской фамилии, чем он получил от пьяного писаря сельсовета вместе с новым паспортом, и придумать трудно.