Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Вот Борис Годунов… Я изучил партитуру, познакомился с ролью, которую мне надлежит сыграть… Я прочитал Пушкина, Карамзина, поговорил с Ключевским… Казалось бы, сделал все, что должен был сделать неплохой актер… Но сколько же раз, читая партитуру, я спрашивал себя, что это за человек? Хороший или дурной, добрый или злой, умный, глупый, честный хитрюга? Или сложная смесь всего этого? Я изучил, какие действительно события происходили вокруг него, чем он был отличен от других людей своего времени и своего окружения, каким он представлялся современникам и каким его рисуют историки. Виновен ли царь Борис в убиении царевича Димитрия в Угличе или не виновен? Пушкин делает его виновным. Мусоргский наделяет Бориса совестью. Я должен быть верным замыслу Пушкина и Мусоргского.

Ах, Борис, Борис, сколько мне еще предстоит переживать и мучиться вместе с тобой… Черт возьми, неужто правда, что во мне ни трудоспособности, ни усидчивости, ни способности к вдумчивому, глубокому анализу, к отвлеченным, объективным суждениям. Вот говорят же, что во мне преобладают чутье, интуиция, настроение, вдохновение, что я могу копировать каждого, могу, как фотографическая или граммофонная пластинка, запечатлевать все увиденное и услышанное».

Дома Шаляпин сел за рояль и начал репетировать монолог «Достиг я высшей власти». Получалось что-то приблизительное… Раздосадованный, он прилег на диван, но раздался звонок в дверь, и вскоре в кабинет ввалились его молодые друзья: Михаил Слонов, Юрий Сахновский, Арсений Корещенко, Василий Шкафер.

— Как хорошо, что вы пришли, друзья мои!.. Сидел за роялем, пытался себе аккомпанировать, но сбивался. Не получается…

Шаляпин добродушно улыбался, он был искренне рад приходу гостей. Иола уже хлопотала на кухне…

— Миша, — обратился он к Слонову, — поиграй мне «Бориса», что-то тут у меня не выходит одно место, а ведь скоро премьера…

Михаил Слонов сел за рояль, взял ноты — и началась работа… Интересно было наблюдать за ними. Шаляпин, если был недоволен, сам останавливался, чувствуя малейшую фальшь в интонации. Разбирали, критиковали неточности, упущения, пытались что-то подсказать друг другу.

Так постепенно Шаляпин постигал красоту произведений Мусоргского…

Глава седьмая Горькие дни

Савва Иванович переживал горькие дни. Солодовников построил новое здание театра и сдал его в аренду Мамонтову на несколько лет, но здание, готовое и отделанное, до сих пор не принимали городские власти. Думали начать строить оперный сезон в начале октября, а еще и в ноябре разрешение не поступило. Разве можно было так работать?..

Мамонтов имел поразительный талант и был человеком разносторонним, многогранным, увлекающимся, вспыльчивым и мудрым. Ничто человеческое не было ему чуждо, хотя ему и перевалило уже за пятьдесят. Он увлекался театром, живописью. Антокольский находил, что он мог быть талантливым скульптором, многие режиссеры признавали его своим учителем, он был прост, добр, очень любил музыку, неплохо пел, и голова его была по-прежнему светла. Ему бы заниматься искусством, а не строить железные дороги, но судьба распорядилась по-своему. Он не мог бросить дело, завещанное отцом. К тому же, чтобы заниматься искусством, нужны средства, а где их взять, если не строить дороги, столь необходимые развивающейся России. Он поет, рисует, лепит, но такого «Христа» или «Ивана Грозного», как у Антокольского, он создать не может. А в таком случае лучше быть первым в строительстве железных дорог, чем второстепенным в искусстве…