Восхождение, или Жизнь Шаляпина

— Да, это все происходило на моих глазах… И здесь его окружают не самые лучшие люди… В конце декабря прошлого года он бывал у меня, из Гаспры версты две будет, а он пешочком, и ничего, был бодр и мудр, как всегда… Очень нахваливал Леонида Андреева и меня за первую половину «Троих», а о второй сказал, что «это анархизм, злой и жестокий». Лев Николаевич прочитал и «Сквозь строй» сидящего вот здесь Скитальца. Он сказал о нем: «Талант, большой талант, но — жаль! — слишком начитался русских журналов, и от этого его рассказ похож на корзину кухарки, возвращающейся с базара: апельсин лежит рядом с бараниной, лавровый лист с коробкой ваксы. Дичь, овощи, посуда — все перемешано и одно другим припахло. А — талант! На отца он наврал — не было у него такого отца».

— И вы оба согласились с таким отзывом? — изумился Шаляпин.

— А что? Отзыв-то неплохой в устах Льва Толстого, против сего отзыва я возразил заявлением, что, несмотря на огромные труды, потраченные мною, чтобы заставить Скитальца читать разные книги, он, Скиталец, по лености своей и по упрямству труды мои отверг и никогда ни одной книги до конца не мог прочитать, анафема.

Все расхохотались.

— Конечно, говорили и о политике. Лев Николаевич смеялся, и дразнил меня всячески, и со смехом уверял, что хоть лопни я — а конституции не будет. Я же возражал — будет! Продолжайте ваше дело, а мы — поможем. Потом он снова свалился с перебоями изгоревшего сердца. В январе положение было настолько критическим, что нам казалось — он безнадежен. Ты не можешь себе представить мои переживания в эти дни: в России умирал великий человек Лев Толстой… Потом он оклемался, встал на ноги, правда, на прогулки еще не выходит.

— Давай как-нибудь навестим его, — сказал Федор Иванович.

— Что ж, это можно. Надеюсь, ты не на один день приехал?

— Конечно нет…

«Мы просидели вечер втроем, причем мне приходилось только слушать, — вспоминал Петров-Скиталец. — А слушать было интересно: замечательные собеседники рассказывали друг другу каждый историю своей жизни, казавшуюся отрывком из «Тысячи и одной ночи». Это были две фантастические истории, похожие по обилию нескончаемых скитаний, лишений, приключений и переживаний, полных драматизма и чисто сказочных неожиданностей. Оказывалось, что много лет назад, в юности, они сталкивались в одном и том же месте, в одинаковом положении, может быть, даже видели друг друга и опять разошлись, не узнав один другого, каждый в своих поисках. И они жалели, что пришлось встретиться только теперь, на вершине славы.

Теперь они как бы взирали с вершины на пройденный тернистый путь, и казался он издали таким живописно-красивым! Непреклонный гений властно вел каждого из них за собой, и оттого история их жизни, трудной и внешне несчастливой, стала красивой сказкой!.. Такие люди не находят счастья в благополучии. Они умеют создать из своей жизни, полной неукротимой борьбы, необыкновенно драматическую поэму, действующими лицами которой являются они сами.

В разговорах ночь пролетела как на крыльях: только под утро разошлись мы по комнатам спать».

Глава пятая Первый день Пасхи

На следующий день, в первый день Пасхи, уже давно возвратились жители поселка Олеиз в свои жилища, отстояв в церкви богослужение, освятив куличи и похристосовавшись со своими близкими, плотно, надолго усевшись за праздничные столы, а в доме Горького, получившего почему-то название «Нюра», все еще только готовились к приему гостей. Горький, Скиталец проснулись, как обычно, около восьми часов, прошли по тропинке к морю, подышали чудесным запахом цветущего миндаля, уже несколько раз подходили к двери, за которой глубокой ночью скрылся Шаляпин, но новый хозяин комнаты все еще беспробудно спал.

— Пусть поспит, устал с дороги, мы его вчера заговорили, — спокойно отвечал Горький на недоуменные взгляды Скитальца. — Нам спешить некуда.

— Скоро гости будут собираться…

— Ничего, подождем.

И действительно, уже начали съезжаться гости: писатели, композиторы, художники, знакомые врачи и учителя из Ялты.

И только после двенадцати дверь резко отворилась и на пороге в проеме двери возник и застыл в картинной позе Федор Шаляпин. В модном фраке, тщательно выбритый, в ярком красивом галстуке и щегольских туфлях, Шаляпин произвел должное впечатление на собравшихся непередаваемым умением воплотиться в светского льва. Ничего от вчерашнего деревенского парня в поддевке и сапогах не осталось, предстал модный актер, любимец публики.

Тотчас посыпались шутки, каламбуры, раздавался смех: Шаляпин не терпел скуку. Каждому хотелось поговорить с Шаляпиным, а кто не был с ним знаком, познакомиться. Быстро Шаляпин оказался в центре всеобщего внимания, со всеми познакомился, со всеми поговорил, каждому рассказал что-то смешное. Но ждали главного события сегодняшнего торжества: пения Шаляпина.