Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Шаляпин-Гремин пел арию «Любви все возрасты покорны…». Голос его звучал проникновенно и глубоко. И вдруг Иола услышала свою фамилию, вздрогнула. Все сидевшие повернулись к ней и заулыбались. Лишь Шаляпин продолжал как ни в чем не бывало свою партию.

Мамонтов нагнулся к Иоле и прошептал по-итальянски:

— Ну, поздравляю вас, Иолочка! Ведь Феденька объяснился вам в любви…

Что же произошло на репетиции?

Исполняя арию Гремина, Шаляпин признался:

Онегин, я клянусь на шпаге,
Безумно я люблю Торнаги.
Тоскливо жизнь моя текла,
Она явилась и зажгла…

Мамонтову Федор сказал накануне, что если б знал итальянский язык, то сейчас же сделал бы предложение Иоле Торнаги. А так что-то страшновато…

Перед Мамонтовым были сложные задачи, которые ему предстояло решать. Сезон подходил к концу. Ясно, что без Шаляпина трудно будет продержаться новой Частной опере в Москве. Нужны срочные меры…

Первым делом Мамонтов предложил этой прелестной балерине контракт на следующий год. Она согласилась, расторгнув контракт — с Лионом. Но как заполучить Шаляпина?

Как-то гуляли Мамонтов с Шаляпиным, разговаривали о текущих оперных делах, и вдруг Мамонтов сказал:

— Феденька! А не могли бы вы остаться в нашей труппе насовсем? Вам же нравится работать с нами.

Шаляпин даже остановился от неожиданности.

— Я мог бы дать вам шесть тысяч в год и контракт на три года, — продолжал Мамонтов. — Подумайте! Иолочка остается. Отказывается от контракта в Лионе.

— Савва Иванович! Я подумаю, но ведь у меня огромная неустойка…

— С этим мы как-нибудь справимся. Главное — решить вам, где вы хотите играть: у нас, где вы будете делать что хотите, или в императорском, где из вас будут делать что захотят… Я же знаю их, они не дадут вам свободы. А мустанг нагуливает резвость только на воле, учтите.

Тяжело было Мамонтову, порой он раздваивался. Официально он был крупным предпринимателем, финансовым воротилой, а в душе его влекло искусство оперы. Он вдохновенно искал новые формы оперного искусства, беспощадно отрицая всяческий шаблон, заботливо пестуя молодые дарования. Ведь и Иван Ершов начинал у него, и Надежда Салина, и вот теперь Шаляпин. Нет, он никогда не вмешивался в работу артистов, он умел терпеливо ждать, наблюдая за ними до тех пор, пока они не иссякали как творцы. И тогда ироническая улыбка озаряла его лицо. Это служило как бы сигналом, что на сцене делается что-то не так. Все замирали.

Савва Иванович легко взбегал на сцену и, как бы продолжая сюжетное движение спектакля, делал скупой жест. И все понимали, какой пластический образ следует лепить артисту, чтобы он был правдив и естествен.

Шаляпин, вспомнив прекрасные дни в Нижнем Новгороде, посмотрел на Мамонтова, отвернувшегося от него и словно бы не замечающего его взгляда. Плотный, среднего роста, в черной круглой шляпе на лысоватой круглой голове, Мамонтов выглядел типичным купчиком средней руки. Но вот он повернулся к Федору — и пытливый, тяжелый взгляд черных под густыми бровями глаз словно пронзил Шаляпина. Без всяких церемоний хрипловатым баском он произнес:

— В консерваториях вы, слава Богу, не учились. А то там спорят по сто лет, как учить певца стать артистом, а выходят оттуда шаблонные и скучные люди. Ваше счастье, что вы стремитесь воспитать в себе художника, а не скверно поющего манекена. Что вы теряете, отказываясь от Мариинского театра? Вас там загубят. Многие приходили в императорские театры с большими надеждами, но успех к ним так и не пришел… Жизнь их засасывала, так и не оставив в памяти людей их имена… Рискните… Что вы теряете? Вы молоды, талантливы. А случай у вас необыкновенный, поработаете, посмотрите…

— Понимаю, Савва Иванович, что случай редкостный… Но как бы не остаться у разбитого корыта. Уж больно намыкался, настрадался… И там, в императорском-то, работать не хочется, много зависти там и чинопочитания, а я этого не переношу… Однажды режиссер сделал мне замечание за то, что я в Новый год не съездил к директору и не расписался в книге визитов. Но разве не унизительно выражать почтение начальству через швейцара? Есть и другие мелочи быта в нашем театре, которые просто тяготят меня… Артист должен быть свободным, независимым. Только тогда он что-то сделает свое…