Прокламация имела обратное действие. В Вестминстер явились посланники от лондонского городского совета и пригласили парламентариев присутствовать, в знак солидарности депутатов и горожан, на общем обеде, который должен состояться тринадцатого января. Депутаты ободрились. Им прибавило храбрости наступление шотландской армии под командованием графа Ливена, успешно начатое девятнадцатого января. Двадцать второго января в обеих палатах была проведена перекличка, всего в наличности оказалось двадцать два лорда и двести парламентариев, не считая ста депутатов, исполнявших поручения парламента в графствах. В тот же день состоялась перекличка и в Оксфорде. На заседание в королевский парламент явилось сорок пять лордов и, всего лишь сто восемнадцать представителей нации. Этого было мало, однако заседание всё-таки могло состояться. Депутаты Вестминстера волновались.
По счастью, двадцать пятого января в графстве Честер под стенами Нантвича генерал Ферфакс разбил и почти полностью уничтожил ирландские полки, явившиеся спасать монарха. Последствия нетрудно было предвидеть. Граф Форт, главнокомандующий королевской армии, от имени оксфордского парламента направил послание графу Эссексу с предложением склонить к миру «тех, чьим доверием он пользуется».
Первого февраля решением парламента Эссекс вернул Форту его послание без ответа, что не могло не означать продолжение гражданской войны. Пополнение и вооружение парламентской армии было продолжено чрезвычайными темпами. В знак полного доверия многие офицеры получили очередные чины. Полковник Оливер Кромвель за заслуги в последних сражениях был произведён в генерал-лейтенанты.
Правда, о полной военной победе пока что можно было только мечтать. Нежелание в письме Форта даже произносить слово «парламент» в отношении тех, кто управлял страной из Вестминстера, означало, что король отныне этот парламент не признает, правда, пока молчаливо, не решаясь открыто его распустить. В этот критический и опасный момент представители нации должны были показать и Англии, и себе самим, и королю, и тем беглецам, которые собрались на заседание в Оксфорде, кто действительный хозяин в стране. А как и чем они могли доказать? Неизвестно кому пришла в голову явно поспешная, несозревшая мысль, что лучшим подтверждением силы и власти было бы основание в Англии новой, парламентской церкви.
В Иерусалимской комнате богословы ещё мирно молились и произносили длинные речи, а парламент постановил, что отныне в Англии упраздняется прежняя англиканская епископальная церковь и учреждается новая, пресвитерианская церковь, по шотландскому образцу. Все обряды англиканской епископальной церкви, доставшиеся ей от папистов, полностью отменялись. Собрание верующих каждой церковной общины избирает старейшину, то есть пресвитера, который совместно с пастором ведает всеми религиозными делами общины. Пресвитеры периодически собираются на церковные съезды-синоды, чтобы решать насущные дела управления, обрядов и богослужения. Никакая другая церковь в Англии не имеет права на существование. Больше того, пятого февраля 1644 года парламентом был издан указ. В соответствии с ним все англичане, достигшие восемнадцати лет, были обязаны подписать договор о союзе и единой церкви, ещё осенью заключённый с шотландскими пуританами. Во все графства, подвластные парламенту, были направлены комиссары. Из верных пресвитериан комиссары создали комитеты, эти учреждения с должной строгостью проверяли поведение и учение проповедников. Приблизительно двум тысячам было запрещено совершать обряды. Священнослужители англиканской епископальной церкви отстранялись без всяких проверок.
Видимо, столь неожиданная и крутая реформа всей церковной системы произвела потрясение в лагере короля. Многие были растеряны. Ведь отныне и депутаты оксфордского парламента, и двор, и армия, и всё население графств, на которые распространялась власть монарха, и он сам, не подписавшие указ пятого февраля, оказывались еретиками, а еретикам во все времена не бывает пощады.
Восемнадцатого февраля граф Форт запросил у Эссекса пропуска для двух кавалеров, которых Карл намеревался направить в Лондон для переговоров. С позволения парламента граф ответил любезно, однако в ином смысле, косвенно отвергая переговоры о чём бы то ни было:
«Милорд, если Вы потребуете от меня пропуска для этих господ, чтобы они от имени короля могли явиться к обеим палатам парламента, я от всего сердца сделаю всё, что от меня будет зависеть, для содействия такому делу, которого желают все благомыслящие люди, то есть для восстановления согласия между его величеством и парламентом, верным и единственным его советником».