Восхождение. Кромвель

Так началось одно из самых странных, хаотичных и бестолковых сражений в истории. Войска невообразимо перемешались, были растеряны и не знали, что делать. В наступающей темноте, которую там и тут прорезали вспышки молний и выстрелов, блуждали круглоголовые и кавалеры, кавалеристы и пехотинцы, офицеры и рядовые, поодиночке или отдельными группами. Одни искали свой полк, другие требовали приказа у первого встречного. Кто-то молился, прося Господа избавить от гибели, кто-то плакал, кто-то спрашивал дорогу до ближайшей деревни, где можно было укрыться, кто-то лежал на земле, не зная, жив ли ещё или уже отправился на свидание к Богу. Солдаты и офицеры сталкивались друг с другом, едва успевали распознавать своих и чужих по шляпам, по покрою кафтана и бились холодным оружием в ослеплении страха и ярости, нередко убивая своих.

Умей королевские генералы командовать, а солдаты повиноваться, от парламентской армии могло бы действительно ничего не остаться. Но начальники были бездарны точно так же, как Манчестер и Эссекс, а ратники не были вышколены и приучены к дисциплине. Один Руперт сумел остановить свою кавалерию, ободрить, перестроить ряды и контратаковать кавалерию Кромвеля. Контратака была так сильна, что его кавалеристы остановились, дрогнули и попятились, а сам Кромвель был ранен в шею, потерял много крови и ослабел.

Его выручили шотландцы Дэвида Лесли, которые атаковали правый фланг кавалерии Руперта. Она остановила преследование, повернула против шотландцев и обнажила свой левый фланг. Кто-то наспех перевязал Кромвелю рану. Усилием воли он поднялся в седло и огляделся. Солдаты увидели его, окружили, приветствовали криками радости. Генерал их был жив. К ним вернулись уверенность и жажда победы. Воины перестроились, повинуясь каждому слову, каждому знаку. В условиях боя это было трудное дело, но годы непрерывной и суровой муштры пошли на пользу. Они составили колонну немыслимой плотности, когда всадник чувствует рядом колено соседа, и, собранные в этот плотный кулак, внезапно врезались в обнажённый фланг кавалерии Руперта.

Отряд этот перенёс тяжёлое испытание, так как имел дело с отборным войском Руперта, нападавшим с фронта и с флангов. Люди обоих отрядов перемешались. Наконец Кромвель прорвался сквозь ряды неприятелей и рассеял их в прах.

Отборная кавалерия Руперта побежала. Оставалось брать пленных и преследовать охваченного паникой неприятеля. Кромвель взмахнул рукой — от его колонны отделился отряд и в том же плотном строю бросился догонять и уничтожать беглецов.

Генерал остановился и одним быстрым пронзительным взглядом окинул поле сражения, на которое уже падала ночь. Он разглядел: сражение было проиграно. Ему доложили, что Фердинанд Ферфакс, Манчестер и Ливен уже оставили армию, посчитав её положение безнадёжным и поспешив спасти свои шкуры. В самом деле, на правом фланге и в центре только небольшие, отряды всё ещё отражали натиск королевских солдат, уже слабый и вялый: они были уверены в полной победе и не хотели быть ранеными или убитыми.

В атом отчаянном положении один Кромвель сохранил хладнокровие. Решение явилось само собой. Новым движением руки он направил свою сплочённую кавалерию, одушевлённую победой над Рупертом, в обход поля сражения по тылам ничего не подозревавшей вражеской армии. Стремительным броском она обогнула пустошь, оказалась против развалившегося правого фланга своего войска, соединилась здесь с конницей, которой командовал, не зная, что ему делать, Томас Ферфакс, и вместе с ней обрушилась на кавалерию Горинга. Горинг успел её обнаружить. Он устремился навстречу по склону холма, но был тут же смят эскадронами Кромвеля и рассеян с куда большей лёгкостью, чем была рассеяна кавалерия Руперта.

Генерал с удивительным хладнокровием развивал наступление. Не давая своим людям передышки, он атаковал пехоту Ньюкасла с фланга и с тыла, тот в панике попытался перестроить ряды и повернуться против него. Тогда на него с фронта напали остатки пехоты Манчестера и Фердинанда Ферфакса.

«Наши три пехотных бригады, под командой графа Манчестера, поддержанные кавалерией, бросились на их пехоту и кавалерию так стремительно, с такой храбростью, что они быстро уступили и побежали, будучи не в состоянии вынести самого вида нашего войска. Трудно сказать, кто дрался лучше, кавалерия или пехота...»

К восьми часам вечера всё было кончено. Испуганный принц, спасаясь от неслыханного позора, спрятался в зарослях бобового поля и прокрался в Йорк под покровом ночной темноты. Избегая встречи, он отправил Ньюкаслу записку: «Я решился завтра же утром отправиться со своей кавалерией и всей уцелевшей пехотой».

Ньюкасл ответил тоже запиской:

«Я отправляюсь сию же минуту, переезжаю за море и удаляюсь на континент».