Восхождение. Кромвель

Бриджет, его старшей дочери, уже исполнилось двадцать два года. Она была набожной, застенчивой девушкой, очень похожей на мать. Отец нашёл ей жениха. Своим будущим зятем он выбрал своего боевого товарища Генриха Айртона. Ему было тридцать два года. Генрих был сыном небогатых родителей, как и сам Кромвель, однако, в отличие от него, прошёл полный курс обучения в Оксфорде, прочно овладел юридическими знаниями и даже читал лекции в Линкольн-Инне, но так и не стал теоретиком. У него был живой, но практический ум. На юридическом поприще ему было тесно. Он, как и Кромвель, нашёл себя на полях сражений гражданской войны. Айртон и на скамье депутата обнаружил ясность убеждений, твёрдость принципов и такой темперамент, что многие находили его похожим на Кассия[20]. В битве он был ловок и храбр, в совете спокоен и мудр и весь отдавался общему делу, за которое сражался под командованием своего старшего друга. Но самое удивительное было именно то, что при таких дарованиях Генрих оставался бескорыстным и скромным, покладистым и способным, когда понадобится, отойти в тень. В общем, лучшего мужа и зятя трудно было найти.

Эта забота свалилась с плеч, но было и другое. Кромвель перестал командовать армией, но по-прежнему оставался депутатом парламента и не собирался снимать с себя своих полномочий, каким бы неопределённым ни было его положение. Его приводило в негодование отношение парламента к армии. Он не мог покинуть её на произвол судьбы. Генерал предчувствовал новые битвы и должен был возвратиться в Вестминстер.

Было решено, что семья оставит Или и переселится в Лондон. Перед отъездом необходимо было привести в порядок дела. Оливер не хотел продавать эти земли. Они должны были перейти по наследству к сыновьям, может быть, к Ричарду, который уже начал разводить здесь лошадей. Ему предстояло договориться с соседями и найти управляющего. Кромвель с утра до вечера находился в разъездах, вдыхая чистый воздух этих мирных полей, то закрытых туманом, то омываемых мелким дождём.

Он наслаждался, но недолго; генерал был уже очень известен в этом краю. С ним охотно беседовали о самых простых, житейских, насущных делах, обращались за помощью, несли обиды и жалобы. День ото дня Оливер становился мрачней. Война разорила и без того не богатых горожан и крестьян. Солдаты ели хлеб, забирали фураж. Его подчинённые платили за всё, он строго соблюдал это правило. Воины Манчестера, Уоллера, Эссекса нередко грабили селения и отдельно стоящие фермы, а деньги оставляли себе. Однако чуть ли не разорительней были налоги, которые парламент вводил, чтобы покрыть расходы на армию.

Так было во время войны. Ещё хуже становилось в мирное время. Крупные землевладельцы спешили возвратиться в усадьбы и замки. Одни сражались на стороне короля, сложили оружие и получили амнистию, другие — за парламент: торговцы и финансисты, депутаты и офицеры, купившие или получившие земли в награду. Всех их тоже разорила война, и они спешили поправить своё положение за счёт своих арендаторов, а монархисты ещё и мстили им за то, что проиграли войну. Арендная плата неудержимо росла. Неплательщиков и неугодных крестьян сгоняли с земли, чтобы развести побольше коров и овец, которые по-прежнему составляли истинное золото Англии. Хуже всего было то, что эти бедные люди, притеснённые или изгнанные, в большинстве своём были пуританами, индепендентами, а владельцы земли придерживались пресвитерианства или оставались верными епископальной церкви, несмотря на то что парламент её запретил. Таким образом, ко всем прочим бедам присоединялось гонение на их веру.

Возмущённые люди приходили, с угрозами или в слезах. Они не в силах были понять, за какие грехи наказал их Господь этими новыми кровопийцами, ведь они защищали правое дело, отдавали хлеб и теряли сыновей. Этого он тоже не понимал, был растерян и не знал, что ему делать; только чувствовал, что в недрах английской земли зреют такие тёмные силы, которые, если прорвутся наружу, сметут прочь то общее дело, за которое только что шли в бой. Кромвель посещал окрестные усадьбы и замки, беседовал с землевладельцами, независимо оттого, на чьей стороне сражались они, говорил о воле Господа, о любви к ближнему, о необходимости быть милосердными к меньшим братьям своим, о свободе вероисповедания. Это не помогало.

Кромвель возвратился в Лондон расстроенный, огорчённый, разбитый, привёз старую мать, жену и младших детей. Семья поселилась на Друри-Лейн, между Вестминстером, центром политики, и финансовым Сити, вблизи трактира с грозным названием «Красный лев».