Восхождение. Кромвель

Граф был слишком силён, чтобы свалить его в прямом поединке. Тогда ему разными способами затруднили защиту. Он потребовал адвокатов — ему долго их не давали, а когда их всё же назначили, им не позволяли опрашивать свидетелей со стороны обвинения и обсуждать приводимые обвинением факты. Когда же Страффорд испрашивал разрешения пригласить своих свидетелей, которые могли бы легко опровергнуть вымыслы и клевету обвинителей, ему долго отказывали и позволили вызвать их за три дня до начала прений, тогда как большинство этих свидетелей жило в Ирландии.

И обвинители, и судьи, и зрители в зале не могли не понять, что в этом судебном процессе против ненавистного для всех человека систематически нарушался закон, однако никто не подал протеста, не высказал возмущения. В сущности, Страффорду всего лишь платили той же монетой, к какой он сам прибегал одиннадцать лет. Десятки, сотни, тысячи таких же судебных процессов, в которых откровенно, цинично нарушался закон, велись против всех, кто отказывался платить незаконные сборы или осмелился выступить против власти епископов. Всем были памятны позорные столбы на площади Лондона, публичное бичевание, отрезанные уши и клеймёные лбы, всем было памятно, как приветствовала толпа несчастных узников, освобождённых из Тауэра. Мало кто сомневался в том, что на этом процессе господствовали не юридические нормы, не государственные установления, а древнейший и неискоренимый закон: око за око, зуб за зуб. Оливер Сент-Джон, выступавший в числе обвинителей, однажды открыто об этом сказал:

— Зачем мы будем стесняться законами, осуждая того, кто сам никогда законами не стеснялся? У нас выработались известные правила относительно охоты на оленей и зайцев, потому что они животные мирные, но существуют ли какие-либо правила для охоты на волков и лисиц, вообще на хищных животных? Мы просто убиваем их там, где встречаем.

В самом деле, все эти дни никого, кроме Страффорда, не занимал вопрос о законности обвинения. Постоянно у дверей, ведущих в зал заседания, слышался шум, и никто не призывал его прекратить. В промежутках между речами ораторов лорды поднимались со своих мест, подходили друг к другу, переговаривались бесцеремонно и громко, точно речь не шла о жизни и смерти того, кто управлял ими одиннадцать лет. Представители нации постоянно болтали друг с другом и во время речей, после десяти часов на утреннем заседании многие из них принимались закусывать хлебом и мясом, появлялись бутылки с пивом, с вином, ходили по рукам и опорожнялись прямо из горла.

Король молчал, сидя в ложе для почётных гостей, он бездействовал, но вокруг него собирались тёмные, тайные силы, толкавшие его к государственному перевороту. Мятежные офицеры, несмотря на слабые возражения монарха, не оставляли мысли о том, чтобы ввести армию в Лондон и разогнать парламент. Французский король обсуждал возможность направить войска на помощь сестре, вышедшей замуж за этого недотёпу. Принц Оранский, зять Карла, предложил ему деньги, которыми он мог бы расплатиться с мятежными офицерами и окончательно переманить на свою сторону военных. Ходили упорные слухи о том, что сторонники Карла готовили Страффорду побег из тюрьмы. Наконец, сам король, со всех сторон принуждаемый к действию, мог произнести своё слово и распустить парламент ещё до того, как суд над Страффордом будет закончен. Да, государь был нерешителен, слаб, но этот титул обладал огромной силой.

Опасаясь угроз, которые надвигались с разных сторон, страшась королевского слова, вожди оппозиции дважды предлагали лордам ускорить процесс, ссылаясь на то, что представители нации теряют драгоценное время, которое могли бы использовать с пользой для государства. Лорды дважды им отказали. Страффорд вежливо выразил им свою благодарность и отвечал обвинителям, торопившим его:

— Надеюсь, у меня столько же прав защищать мою жизнь, сколько имеют другие нападать на неё.

Прения подошли к концу и, несмотря на усилия оппозиции, не принесли положительных результатов: доказать государственную измену Страффорда не удалось. Прения были прекращены. Созданный из лордов обвинительный комитет должен был признать его невиновность, видимо, с большим облегчением, поскольку многие из лордов, спасая ненавистного Страффорда, спасали себя. Ничего не поделаешь, после такого решения Страффорда должны были освободить.