Восхождение на Голгофу

–– Нет, ты ничего не понимаешь! Наверное, принимаешь меня за сумасшедшего? Да! Если хочешь, я сумасшедший! Но художнику и нельзя быть нормальным. Иначе он не увидит ту ирреальность, без знания которой не существует искусства. Почему, ты думаешь, на фотографии и в картине один и тот же сюжет выглядит совершенно по-разному? Потому что фотоаппарат фиксирует физическую реальность, а кисть художника – то, что находится за ней. Почти все великие художники были сумасшедшими. Ван Гог сутками беспрерывно рисовал и ведрами пил абсент. Однажды отрезал себе левое ухо, упаковал его в конверт и отправил своей возлюбленной в качестве сувенира на память. А затем написал автопортрет в таком виде и всегда любовался им. Именно в период помрачения рассудка он создал свои шедевры – «Ночное кафе», «Красные виноградники в Арле», «Дорога с кипарисами и звездами»… Анри Матисс страдал от депрессии, бессонницы, иногда рыдал во сне и просыпался со звериным воплем. Без всякой причины у него вдруг появился страх ослепнуть. И он даже научился играть на скрипке, чтобы, когда это случится, зарабатывать себе на жизнь уличным музыкантом. Врачи напрасно убеждали его, что ему нечего бояться, что у него нет никаких глазных болезней. Матисс им не верил… Да и не только художники – все творческие люди не от мира сего. Композитора Шумана преследовали говорящие столы… Писатель Гаррингтон воображал, что мысли вылетают у него изо рта в виде пчел и птиц, и хватался за веник, чтобы разогнать их… Философ Ницше пил из сапога свою мочу, принимал больничного сторожа за Бисмарка, спал на полу у лестницы, прыгал по-козлиному… Вагнер, когда писал музыку, раскладывал на стульях яркие лоскуты шелка, часто брал их в руки и теребил… Флобер во время работы стонал, плакал и смеялся вместе с изображаемыми им героями… Гоголь, Есенин, Бальзак, Жорж Санд… Все они были « с чудинкой». И родные принимали их такими, какие они есть.

–– Успокойся! Все я понимаю. И рада, что ты можешь заниматься тем, что любишь. И переделывать тебя не собираюсь. По крайней мере, до тех пор, пока ты не запрыгал по-козлиному.

Представив мужа за таким странным занятием, Наталья рассмеялась. Улыбнулся и Александр. Обнявшись, они долго сидели молча, думая каждый о своем.

Роспись церквей подходила к концу. О том, чтобы продать картины музеям, за счет чего жили профессиональные художники, Исачев даже не мечтал, его творчество не вписывалось в идеологию социалистического реализма. Жена не раз просила его:

–– Да пойди ты им навстречу. Неужели тебе так трудно нарисовать пару доярок? Чем хуже они мадонн! В конце концов, ты сам не раз говорил, что одежка – всего лишь оболочка, суть художественного полотна не в ней.

–– Ага! Представляю, как это будет выглядеть. Мадонна с бидоном молока! Или еще лучше – мадонна устанавливает доильный аппарат «елочка»! Шутишь! Да я после этого уважать себя перестану. И никогда не смогу уже написать ничего стоящего.

Однажды Наталья сообщила:

–– Девчонки на почте говорили, что РДК собирается пригласить кого-нибудь из художников для росписи холла. Сходил бы, переговорил с заведующей. Там, наверное, можно обойтись и без ненавистных тебе доярок и механизаторов.

В Доме культуры Исачева встретили настороженно. Информация о том, что он расписывает церкви, уже разошлась по всему району.

–– Вообще-то мы подали заявку в Союз художников. Но попробуйте. Может, у вас получится лучше. Только…

Заведующая замялась. Но Исачев понял ее с полуслова.

–– Не беспокойтесь. Религиозных мотивов не будет. Постараюсь предложить тему культуры в современной ее трактовке. Близкой и понятной молодежи. Ведь большинство посетителей РДК именно юноши и девушки.

Над эскизами росписи Дома культуры Александр работал с не меньшим энтузиазмом, чем над фресками для церквей. Показывал наброски Наталье. Доверяя ее вкусу, прислушивался к советам. Наконец, сообща они отобрали десяток рисунков, которые, на их взгляд, соответствовали замыслу заказчика и не содержали никаких крамольных сюжетов. Провожая, жена перекрестила его.

–– Ты что это, стала верующей? – удивился Александр.

Она грустно улыбнулась:

–– Так ведь, кроме Бога, тебе помочь некому…

Рассматривать эскизы Исачева собрались все работники Дома культуры. Александр стоял в сторонке, наблюдая за их реакцией. По несколько раз передавая рисунки из рук в руки, «эксперты» в недоумении переглядывались. Наконец, кто-то из них поинтересовался:

–– Скажите, а что это у вас тут за диковинный зверь?

Исачев подошел к столу.

–– Это не зверь, а птица. Птица феникс. Та, которая, по мифу, бросилась в огонь, чтобы сгореть и возродиться из пепла заново. Понимаете, культура – это ведь то же животворящее пламя, очищающее нас от всякого духовного шлака, возрождающее к нравственной жизни.

–– М-д-д-а… А этот мужик с пикой на коне?

–– Богатырь, стоящий на страже морали. Он готов вонзить свое копье в змея-искусителя, который пытается совратить молодежь, как это случилось с Адамом и Евой.