Восхождение на Холм Славы

Она ответила коротко: приезжай, разберемся... Он не знал, как истолковывать эти слова. Раз приглашает, надо спешить...

Но прекрасный, как мираж, город словно бы что-то надломил у него в груди, не мог предполагать, что этот древний город так великолепен. Ему даже стало казаться, что именно в таких городах люди живут полнокровной жизнью. Мечты их широки, жизнь многообразна, и, конечно же, они никогда даже не вспоминают о тех, кто оберегает их покой.

Фрезеровщик Андрей Овчинников, работая на знаменитом Уралмаше, мог тогда выбрать себе другую судьбу: скажем, поступить в Уральский политехнический институт в Свердловске. Мог бы... Однажды в здании заводоуправления Уралмаша Овчинников, спутав двери, по ошибке попал в комнату, о которой знал понаслышке, но ни разу здесь не бывал. На стене увидел мемориальную доску: «В этой комнате в 1935—1936 гг. работал отважный партизан-разведчик Герой Советского Союза Кузнецов Николай Иванович». Овчинников огляделся по сторонам: стенды, рабочий стол. Его рабочий стол... Прежде Овчинников слышал, что прославленный разведчик до войны работал на их заводе. Но это как-то проходило мимо сознания. А теперь Овчинников очутился в комнате, где работал Кузнецов. Он был тогда расцеховщиком в бюро технического контроля конструкторского отдела, учился на заочном отделении Уральского политехнического (в то время он назывался индустриальным) института, куда собирался поступить и Овчинников. Обыкновенный деревенский парень, родился в уральской деревушке Зырянке. Овчинникова поразило, что настоящее имя разведчика было не Николай, а Никанор. Никанор... Чем-то народным веяло от этого имени. Никанор Иванович... Ника... Вот он — студент Тюменского сельскохозяйственного техникума, студент Талицкого лесного техникума. Уже в те годы — что-то твердое в лице, волевая складка губ. Кем осознавал он себя в ту пору?.. «А кем осознаю я самого себя?.. — подумал тогда Овчинников. — Мастером цеха?..» И неожиданно для себя вынужден был признаться: мастером цеха быть не хочется. А кем хочется? Не знал. Ему нравилось ходить с ружьишком по тайге, узнавать новые места, выслеживать зверя. К охоте приучил отец, сам страстный охотник. Андрей легко разгадывал повадки зверя, чувствовал некое родство с природой, любил размышлять под высоким звездным небом у охотничьего костерка. «Может, податься в геологический?..» — раздумывал он. Но геология, в общем-то, его не привлекала. Он был следопыт, и все тут. Разгадывать, расшифровывать, анализировать, сопоставлять... «Может быть, поучиться на криминалиста?..» Опять не то. Мир уголовных преступлений не привлекал. Все пути были открыты перед ним. А когда путей много, выбирать трудно.

В комнате Николая Кузнецова он прочитал письмо-завещание бесстрашного разведчика:

«Вскрыть только после моей гибели... Завтра исполняется одиннадцать месяцев моего пребывания в тылу врага. 25 августа 1942 года в 24 часа 05 минут я спустился на парашюте, чтобы беспощадно мстить за кровь и слезы наших матерей и братьев, стонущих под ярмом германских оккупантов. Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром немецкого офицера, пробрался в самое логово сатрапа — германского тирана на Украине — Эриха Коха. Теперь я перехожу к действиям.

Я люблю жизнь, я еще молод. Но если для Родины, которую я люблю, как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью во имя освобождения ее от немецких оккупантов, я сделаю это. Пусть знает весь мир, на что способен русский патриот и большевик. Пусть запомнят фашистские главари, что невозможно покорить русский народ, как невозможно погасить солнце...

Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны».

В лицо Овчинникова словно бы ударил горячий ветер. Он до сих пор помнит это ощущение. Словно бы лицом к лицу встретился с разведчиком, и тот заговорил с ним...

Вот кем хотел бы быть Овчинников!.. День и ночь меряться силой с врагами, разгадывать их планы и в самый критический момент опрокидывать их карточный стол... Силой ума, наблюдательностью, знаниями...

Желание сделалось нестерпимым. Он даже почувствовал легкое головокружение и прикрыл глаза. Не заметил, как в комнату вошли трое. Поднял голову и увидел сухощавого человека с крупными чертами лица. На лбу две резкие складки. Овчинников вздрогнул: ему вдруг показалось, что в комнату вошел сам Кузнецов, сильно постаревший Кузнецов. Другой мужчина был плотный, сутуловатый, с крутыми залысинами, в возрасте. Но глаза под густыми черными бровями смотрели молодо. Тоненькая женщина в пестром платье с большим белым воротником, мельком взглянув на часы, сказала, обращаясь к Овчинникову:

— Вы уж нас извините — задержались у литейщиков.

— По вашему заводу бочком не проскочишь, — заметил с усмешкой плотный, с залысинами.

Тот, кого Овчинников принял за Кузнецова, сказал Андрею:

— Можете приступать к делу. Времени у нас в обрез: вечером выступаем во Дворце культуры. Однако я не вижу фотоаппарата...