Восхождение самозваного принца

Их союз пошел на пользу обоим, подумала Джилсепони. Роджера она тоже знала очень давно — с того самого времени, когда ему дали прозвище He-Запрешь, ставшее теперь его фамилией. Она помнила Роджера мальчишкой-подростком: хвастливым, немного дурашливым, но весьма смышленым. Было в его характере и еще одно удивительное качество — какое-то неуловимое душевное обаяние. В мрачные и тяжелые годы, наступившие после войны с демоном-драконом, Элбрайн и Джилсепони смогли сполна оценить обаяние Роджера, что и сблизило их с этим парнишкой. Повзрослев, Роджер вернул себе свою прежнюю фамилию — Биллингсбери, однако спустя несколько лет после смерти Элбрайна он вновь стал Роджером He-Запрешь, на сей раз уже официально… Как же он внутренне возмужал! И ведь это происходило у нее на глазах. Джилсепони до сих пор помнила, с какой радостью она узнала, что Дейнси и Роджер — ее самые близкие друзья на целом свете — собрались пожениться. Как она скучала по ним в последние месяцы! Сколько раз поднималась в комнатку, которую он занимал в Чейзвинд Мэнор, желая рассказать ему про свои прогулки и беседы с Данубом, и останавливалась на пороге, спохватываясь, что Роджер сейчас далеко от Палмариса.

Джилсепони искренне радовалась, что Дейнси и Роджер оказались рядом с нею именно сейчас, когда в ее жизни назревали столь значительные перемены.

В этот день звучало много речей и приветствий, и сам он был под стать погоде: с одной стороны — немного печальный, а с другой — торжественный, словно танец желтых листьев за стенами часовни. Церемонию освящения часовни открыл бывший настоятель Сент-Прешес, а теперь просто священник Браумин Херд. Он начал с воспоминания о днях своего пребывания в Санта-Мир-Абель, где познакомился, а потом и сблизился с магистром Джоджонахом, став его тайным последователем. Этот человек, бывший его наставником и добрым другом, безошибочно понял, что тогдашний отец-настоятель Маркворт сбился с праведного пути и что Эвелин Десбрис, заклейменный еретиком, должен быть назван святым. Во время этой длинной речи у Браумина несколько раз срывался голос: путь тех, кто следовал воззрениям брата Эвелина и магистра Джоджонаха, был полон трагических событий. Взрыв на горе Аида, уничтоживший демона-дракона, погубил и самого Эвелина. Магистр Джоджонах закончил свои дни на костре, зажженном яростью и ненавистью отца-настоятеля Маркворта.

Третьей невосполнимой утратой стала гибель Элбрайна, убитого в последнем, завершающем сражении войны с демоном-драконом. Он был убит зверем, обитавшим внутри Маркало Де'Уннеро, и отцом-настоятелем Марквортом, в которого вселился дух уничтоженного демона.

— Тьма, царившая в тогдашней церкви, была сродни хищному зверю, который взрастил и выпестовал в себе Маркало Де'Уннеро, — говорил священник Браумин. — Сила, которую Де'Уннеро мыслил направить во благо абеликанского ордена, погубила его самого вместе с его наставником Марквортом, но в то же время уничтожила и много прекрасного, что было в нашем мире.

Произнося эти слова, он смотрел прямо на Джилсепони. Голубые глаза женщины блестели от слез. Однако она стиснула зубы, украдкой смахнула слезы и даже сумела слегка улыбнуться и кивнуть Браумину, показывая, что согласна с тем, что он сказал.

Закончив свою речь, Браумин уступил место магистру Фио Бурэю из Санта-Мир-Абель.

Джилсепони сразу поняла, что однорукий магистр чувствует себя куда менее уверенно, чем Браумин. Бурэй говорил быстро, и хотя его слова о днях правления Далеберта Маркворта во многом перекликались со словами священника Браумина, Джилсепони они показались не совсем искренними.

Она догадалась: слова магистра Бурэя шли не от сердца. Его сердце не откликалось на эту проникновенную речь, оно было далеко и от освящения часовни, и от канонизации Эвелина. Оно было далеко от всего, что нынче происходило внутри и вокруг абеликанского ордена. Фио Бурэй не являлся истинным верующим. Он просто приспосабливался к обстоятельствам, ни на миг не забывая о собственных устремлениях.

Джилсепони постаралась заглушить внутри себя этот осуждающий голос. Что бы ни двигало Бурэем, он находился на одной стороне с Браумином. Возможно, его сердце было не столь благородным, но имело ли это какое-нибудь значение, если его действия все же шли во благо церкви и мира?

Речь магистра Бурэя была краткой, после чего он вновь уступил место священнику Браумину. Жест этот удивил Джилсепони и заставил ее одобрительно кивнуть. Она знала, что после Бурэя должен был говорить король Дануб. Позволив Браумину объявить об этом, магистр безоговорочно признавал значимость человека, которому предстояло быть первым священником часовни Эвелина.

Священник Браумин также оценил этот жест однорукого магистра. Пусть он поднялся на амвон лишь затем, чтобы объявить о выступлении короля, все равно это придало ему уверенности.