Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

В «Прекрасной Адыгене» Солоухин продумывает – как жить человеку на земле? Как сохранить здоровье? Обедать, ужинать «цивилизованно» со стаканом в правой и сигаретой в левой руке, или взять себя за шиворот и потащить подальше от табачного дыма, от этого угара цивилизации. Он выбирает второе, хотя ему уже сорок восемь! И записывает слова, видимо, взятые из справочника по альпинизму:

«Взойдя на вершину, человек испытывает глубокое удовлетворение не только от тесного общения с нею, но прежде всего от чувства самоутверждения, познания своих физических и моральных сил, познания своей способности к достижению трудной и опасной цели».

И тут же на вершине Адыгене начало его исповеди, тут происходит очищение его сердца. Читаем:

«Тщеславие совсем не свойственно мне. Счетчик Гейгера, настроенный на тщеславие и поднесенный ко мне, не издал бы ни единого звука. Я не перечитываю своих статей, когда они печатаются в газете (разве что узнать, много ли вырезано), я не храню газет и журналов, где напечатаны мои рассказы или стихи, и не собираю статей, написанных о моих книгах, а тем более упоминаний своего имени. Я не стремлюсь в президиумы собраний и на трибуны, я не завидую собратьям, когда они получают премии, звания, ордена.

Но теперь я почувствовал глубокое удовлетворение и даже гордость. Рябухин показывал и называл вершины, цирки, ледники, ущелья и реки, а я шептал про себя, так, чтобы никому не было слышно: «Двадцать первое августа одна тысяча девятьсот семьдесят второго года».

…Читальный зал, где я занималась, был пронизан золотыми лучами заката, и особо яркий Лучик, упавший на соседний полированный столик, подкрался к моему раздумью: «Как все это передать молодым?»

– Что все?

– И восхождение писателя на Адыгене, и мои впечатления-воспоминания, и благостную тишину этого зала, и эти невзятые книги на полках.

– Что грустишься – не грустись, – уловил мой вздох яркий Лучик, – традиции на что? А твоя земля?

– Традиции, – это ты верно подсказал Лучик, – но они, молодые, не хотят их знать, не захотят меня слушать. Голос мой тонок, а они, слышишь, как звенят их задорные молодые голоса на Гусинке – все отправились купаться в старицу.

– Может быть, и тебе, – слегка улыбнулся Лучик, – последовать их примеру… чтобы не быть нудной… не потерять контактов с молодежью?

Я отправилась на купанье, сдав стопку книг библиотекарю: ведь завтра будет новый день и я обязательно, обязательно найду ответ на вопрос – как все лучшее наше свое отечественное передать молодежи? Как научить их смотреть на свою землю влюбленными глазами? Как объяснить им этот сложный, порой безумный, но такой прекрасный мир… Божий мир! Как донести до их сознания, что если тебя разлюбят, – пиши стихи, музыку, картину, прозу, но совсем не надо прыгать с десятого этажа… Как уберечь их от (теле одури?) от этой пошлой рекламы «вкусно – не вкусно»?

Помню, в альпинизме нас кормили на пять тысяч калорий в день, но гоняли, как сидоровых коз, по горам, – и мы были – мышцы, кости, кожа. Все перегорало в работе! Главное – баланс потребленного и израсходованного… Вот этот-то дисбаланс современного человека и почувствовал на себе Солоухин… в 1972 году. И стал от него уходить. Куда? Что значат его загадочные слова «Я разорвал КОЛЬЦО».

…Альпинизм научил меня верить в свои силы, правильно их расходовать, и, самое главное, ставить высокие цели в жизни – снежные вершины, к которым так трудно идти. Но надо идти, ибо дорогу осилит идущий… а не лежащий на диване, не держащий бутылку пива в правой руке и отхлебывающий из нее где попало, на улице, в метро, в автобусе… Ах, какая раскованность, глядите! А смотреть-то не на что! Тот, кто не управляет своим питанием (речь идет о простой воде), не вынесет простейшего пятикилометрового похода. Помню наставления наших инструкторов:

– Альпинист должен уметь утолять жажду двумя глотками – один – прополоскать рот, второй – проглотить… Все! Альпинист не может кланяться каждому ручейку на леднике! Воды полно, а пить нельзя!

Как потом эти простые правила пригодились мне в жизни, во время родов, во время болезни! Потом вычитала у американца Поля Брэгга, как он, уже в годах, на спор с молодыми, преодолевал, кажется, Большой Каньон, пустыню, и как молодые, наевшись сосисок и пива, «спеклись», а он, как сам пишет, на водичке и соке, в конце путешествия был «свеж как маргаритка».

Так же поступали и русские святые, живя годами на хлебе и воде! Нового-то протестант Брэгг не дал нам ничего – без чувства меры что же ты за человек? Вот и вся его философия долголетия.

– Ну, хорошо, – скажет иной молодой человек, – большевизм – коммунизм ушел, согласен, не надо было строить рай на земле – это невозможно. Худо-бледно, плохо-бочком Россию втянули в мировую цивилизацию, а там, оказывается, такой веер мировосприятия, что не знаешь, какое выбрать, что себе любимому подойдет.