Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

Детективы мои пошли, тут же печатались, а «Два пера горной индейки» просто поставили на уши всю Кабардино-Балкарию. Хотя я не делал никаких портретов и не хотел никого обличать, читатель узнал в моих героях мафию Приэльбрусья, посыпались благодарственные письма и настолько серьезные угрозы, что мне пришлось отправить кое-кого из семьи в деревню. Я писал о том, что знал. Отличались мои детективы познавательной нагрузкой. Скажем, сюжет «Звезда Багратиона» основан на моем знании российских наград. На эту тему у меня вышло несколько книжек, последняя из них – «Энциклопедия русских наград» («Голос-пресс», 2001). В детективе «Камень» исследуется убийство, совершенное во время восхождения. А у меня за двадцать пять лет набралось около 150 восхождений (Альпы, Кавказ, Тянь-Шань, Алай, Памир, Алтай, Камчатка). Детектив «Два пера горной индейки» просто взят из жизни. Ко мне в Зоологический музей пришел следователь и принес два перышка. Они были найдены в сумке убийцы вместе с дробинами 2-го номера. Мне надо было определить вид птицы и вычертить ее ареал (область распространения), чтобы сократить территорию всесоюзного розыска. Иголка в стоге сена, ибо рисунок пера у различных видов птиц не повторяется, как и отпечатки пальцев у человека. Но я ее нашел, ею оказался улар, или горная индейка, как ее еще называют. Ареал же этого вида улара так мал, что я совершенно точно указал на место его добычи – Приэльбрусье. И преступник был вскоре найден.

Но как неожиданно я начал писать детективы, так же в одночасье и бросил. Когда воруют миллиарды и за год убивают десятки тысяч, что может значить какой-то единичный случай? Да и на прилавки в метро, заваленные детективной макулатурой, невмоготу уже смотреть.

До этого путешествовал по Северу на байдарке и в Коряжме случайно обнаружил украденную из музея Сольвычегодска пелену XVII века. Появилась повесть «Пелена». О своих путешествиях написал еще одну книгу. Принес рукопись – А. Кузнецов. «Запахи Севера» – в «Молодую гвардию» и положил на стол. Смотрю, рядом лежит другая рукопись: А. Кузнецов «Запахи океана». Это был Анатолий Васильевич Кузнецов, который потом уехал и погиб в Англии. Схватил я свою рукопись и бежать. Рассказал Владимиру Алексеевичу Солоухину, он очень смеялся и посоветовал мне взять псевдоним, а книгу назвать «В северном краю». Я так ее и назвал, но псевдонима брать не стал.

Я никогда не стремился к знакомствам с большими писателями и хозяевами жизни. Но был дружен с Солоухиным. Дружба наша давняя. Когда мы с сестрой Лидией были театральными студентами, то дружили с литинститутовцами. Тогда мы и познакомились с Солоухиным.

А потом я ушел в горы и надолго исчез из этого мира. Солоухин написал в «Прекрасной Адыгене»: «Потом Саша Кузнецов внезапно исчезает из Москвы, пренебрегая хорошо начавшейся дорогой киноактера. Тут есть две версии. Одна из них, более романтическая, включает легочную болезнь и категорический совет врачей („если хотите жить“) оставить Москву и переменить климат. Будто бы Саша бросил все, уехал в горы, в Заилийское Алатау, сделался альпинистом, горнолыжником, мастером спорта, защитил кандидатскую диссертацию о птицах Тянь-Шаня и, наконец, стал писать рассказы и повести – в этом именно качестве вновь всплыл для меня в Москве, потому что его повесть “Сидит и смотрит на огонь” прислали мне на отзыв из издательства “Молодая гвардия”». Так мы снова нашлись и я вернулся к московской жизни.

Помню, в Малеевке иду на лыжах, навстречу мне – Тендряков. Я его уже видел в столовой, но не подошел. Узнает ли? Не хотелось примазываться к знаменитости. Он тогда как раз был в зените славы. А тут он останавливается на лыжне: «Саша?! Это ты? Откуда?» Он сначала решил, что я отсидел лет двадцать. В послевоенные годы многие сели. И стали мы вечерком вспоминать студенческие годы, бар «Номер 4» и друзей молодости. Володя помнил все, как он подделывал мне карточку «р-4», по которой давали обеды в литинститутовской столовой, как собирали мы на пиво, а Поженян вынул из-под кровати чемодан, полный женских чулок, взял в горсть и сказал: «Идите, загоните. Я могу снять с женщины чулки, могу ей подарить их, но продавать не могу». Вспомнили, как я фотографировал всех их у дерева: Тендряков, Солоухин, Поженян, Годенко и Шуртаков. 1946 год. Через тридцать лет, в 76-м году я предложил им всем сделать такую же фотографию на этом же месте. Но, увы… Встать рядом они уже не захотели. Вскоре и разошлись по разным Союзам писателей, Поженян в одном, мы в другом.