Читаем Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине полностью

Подручные партии – журналисты поддавали ему жару – уж и разгромная статейка готова, уж и фельетончик в «Призыве» поспел: ишь ты, великий, нашелся, по-своему хочет думать и говорить! Обком КПСС не думает, по какому пути движется человечество, а какой-то Солоухин рассуждает о ложном материалистическом большевистском пути.

Писатель уже в те времена понял ложные цели Запада, неприемлемость этого образа жизни для России. Понял, что капитализм, социализм с человеческим лицом завели человечество не туда, что прогресс НТР – это регресс человечества.

Не туда?.. А куда же? А как же жить человеку на планете Земля? Ценить каждый глоток свежего воздуха, как убедились все в лето 2002 года в России и других странах. И все силы тратить не на постройку безумных каналов, водохранилищ, атомных станций, а на приведение в порядок родной земли. Участие в восстановлении храма Христа Спасителя и есть подлинно конструктивное поведение писателя – православного христианина.

Страшным открытиям о тайне времени он посвятил свои последние силы. Вырваться из плена марксистско-ленинской идеологии было не просто, но Солоухин это сделал, выполнив титаническую работу по расчистке завалов большевистско-тоталитарной лжи.

Заглянув в картотеку областной научной библиотеки во Владимире, я убедилась, что о Солоухине писала вся моя знакомая литературно-журналистская братия – от П. П. Шерышева до С. И. Барановой, В. В. Красуленкова, Н. И. Демьянова, Н. А. Макарочкиной и других. А меня-то где носило?

Мне довелось видеть Владимира Алексеевича трижды. Первый раз в 1966 году, недалеко от редакции газеты «Призыв» (старого здания) он остановил свою машину, а мы стайкой выходили под конец рабочего дня. Солоухин и Никитин о чем-то беседовали, не отходя от машины. За задним стеклом виднелись рулоны домашних половиков. Вроде Солоухин показывал Никитину перстень… о котором потом, как стало известно, было много разговоров. «Классики беседуют», – толкнула меня в бок подруга Римма Богачева, – и мы, поздоровавшись, протопали мимо… Нечего мешать!

Второй раз Солоухин был в поле моего зрения, кажется, в 1975 году в редакции газеты «Призыв» (новое здание). Там он говорил, размышляя о своей творческой судьбе, что у него ощущение, – он занимается своим делом. «Писать свои мысли», – это и есть его главное дело, подчеркивал Солоухин. «Известный писатель, – подумалось мне, – а до сих пор сомневается, тем ли он делом занят? А ты, песчинка, на что тратишь свою жизнь?» – спросила я себя, не ведая, что 5 октября 1975 года меня ждет кровавая операция и врач Жанна Сергеевна Ильина, моя спасительница, глянет на меня послеоперационную, перекрестится и выдохнет: «Слава Богу, жива!» – и устало будет стаскивать хирургические перчатки.

…Оживев через полтора месяца, я и в самом деле задумалась – что мне делать на свете? И решила, что буду делать то, что без меня люди не сделают – повесть «Сунгирскую лошадку», словарь «Земля Владимирская» (два издания), повести «Аир-трава», «Амираль», «Чудачка, – тут же заметила моя оппозиция, – ведь твои книги никому не нужны!» Когда книги были все-таки раскуплены, оппозиция промолвила сквозь зубы: «Так, как ты, любой напишет».

– Пиши, – улыбнулась я и пошла писать новую книгу.

…Третий и последний раз видела Солоухина на творческой встрече в Доме офицеров. Он был в отличной форме, прекрасно читал стихи и отвечал на записки. Одно стихотворение «Она еще о химии своей…» мне особенно запомнилось.

Как-то, сидя в кресле дома, читала «Волшебную палочку» Солоухина и думала – ехать – не ехать в Петербург на совещание в географическое общество. Опять варить борщ на три дня семье, оставлять двух детей, мужа… Надо ли все это мне, человеку и матери… И вдруг строчка Солоухина – ради творческих целей – все-все надо отбрасывать и вперед! – зачем? А порой и сам не знаешь зачем… Так рождался замысел повести «Амиралъ», о детстве знаменитого адмирала Михаила Петровича Лазарева, нашего земляка, одного из первооткрывателей Антарктиды. Спасибо за поддержку, Владимир Алексеевич!

…Представьте, по леднику, его равнодушно-холодному телу, двигается группа альпинистов. Справа и слева – бездонные пропасти, величиной с 16-этажный дом, но опущенный вниз… Поскользнешься – лети!

– Даже если вас и достанут оттуда, – поясняет руководитель отряда, кося глазом в ледовую голубизну, – это будет не скоро… и это будет сосулька…

В другой раз мы бы улыбнулись сравнению, но, глядя на ледяную бездну, улыбаться не хочется. Молчим.

– Поэтому, – заканчивает инструктаж командир отряда, – вот по этому хрупкому мостику шаг в шаг, след в след, молча, не отвлекаясь, шагом марш!

Да, шаг вправо, шаг влево, – нет, не расстрел, – это уже было во всех лагерях ГУЛАГа!.. Гибель в ледовых объятиях небытия!

В наше смутно-лукавое время, в наше лихолетье так легко соскользнуть в словоблудие какой-нибудь партии, в адов огонь неверия, в чужебесие, то есть безумное поклонение Западу, – особенно молодым, – и потому, наверное, альпинистская команда «След в след за… Солоухиным» в момент опасности очень правильная.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное