Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

Вот и В. Солоухин в своих «Черных досках» и «Письмах из Русского музея» (изданных, поясню молодым читателям, тридцать лет назад) говорит о том же – о неиссякаемой талантливости своего народа, о величии русской художественной культуры.

Это не романы, не повести, это документальные очерки, раздумья писателя о зодчестве, живописи, ваянии – то есть то, что обычно называется публицистикой. Но какая это страстная и в художественном отношении прекрасная публицистика! Попробуйте только открыть любую из этих книг на любой странице и начните читать – уверяю вас – уже не оторветесь. Вы сразу «услышите» голос доброго и умного собеседника, человека много знающего и великолепным русским языком рассказывающего о том, что вам вроде бы и знакомо, но, оказывается, знакомо лишь наполовину, а может быть, и того меньше…

«Черные доски» – это старые, написанные триста-четыреста и более лет назад, иконы. При написании они покрывались олифой, а она имеет свойство темнеть. По этой причине иконы, время от времени, «подновлялись» – на старый почерневший слой наносился новый. Рублевская «Троица» была покрыта несколькими записями. И вот когда реставратор слой за слоем снимает те записи и доходит до первоначальной – «черная доска» словно бы вспыхивает, краски ее – та же киноварь, золотистая охра или небесная лазурь – начинают сиять.

Вот так В. Солоухин и книгу свою сумел написать, что его «черные доски» словно бы излучают на читателя горний свет, духовное сияние.

А что за «Письма из Русского музея»? Вполне возможно, что многим из вас еще не пришлось побывать в Русском музее – для тех книга будет открытием этого великолепного собрания национальной живописи. Но и для того, кому посчастливилось пройти по залам Михайловского дворца, чтение «Писем» будет, пусть и вторым, но опять же открытием. Может быть, даже более интересным, чем первое. Потому что, вчитываясь в размышления автора о картинах и художниках, их создавших, вы и не заметите, как сами станете вместе с ним тоже размышлять, вникать в глубокий смысл шедевров русской живописи.

По названию третьей в этом же ряду книги «Время собирать камни» уже можно догадаться о чем она. Да, в послереволюционные годы многовато мы пораскидали не имеющих цены «камней» нашей культуры: сколько было разрушено храмов, дворцов, дворянских гнезд, связанных с именами известных писателей, художников, музыкантов.

В. Солоухиным были предприняты многочисленные поездки в эти порушенные «гнезда» – в державинскую Званку на Волхове, в аксаковские места в Оренбуржье, в Оптину пустынь, в блоковское Шахматово… И везде он видел печальные картины небрежения и запустения. Разбросанные по лику России «камни», бывшие очаги культуры вопиют.

И как бы ответно в новой книге набатным колоколом зазвучал призыв писателя: время собирать камни!

Призыв этот нашел отзвук в самых широких читательских кругах. Автор получил сотни писем.

Ну, а отсюда, как легко понять, совсем недалеко и до идеи возрождения храма-памятника России – Храма Христа Спасителя.

Кто не знает – знайте: первыми о возрождении храма возвысили голос мы, русские писатели. Мы печатали в «Литературной России» свои повести и рассказы и в конце публикаций подписывались: «Прошу гонорар перечислить на возрождение храма Христа Спасителя». И первым из первых в этом похвальном деянии был не кто иной, как В. Солоухин. Так что при образовании общественного комитета по возрождению храма Владимир Алексеевич само собой был единогласно избран его президентом.

Церковь высоко оценила его деятельность на этом посту. В 1997 году, по кончине писателя, его первым сам Патриарх отпевал в еще недостроенном храме. Писатель завещал похоронить его на родной алепинской земле, что и было исполнено.

С тех пор каждое лето, в день рождения В. Солоухина, в Алепине отмечаются Дни его памяти.

Как-то, во время литературного концерта у двухэтажного солоухинского дома под сенью берез и елей, корреспондентка одной из областных газет спросила меня, давно ли я впервые приехал в Алепино. «А как вы думаете, сколько лет вот этой елке и этой березе?» – ответил я ей вопросом на вопрос. Девица подняла голову, чтобы дотянуться взглядом до вершин возвышающихся над двухэтажным домом деревьев, и затруднилась с ответом. «В тот год, о котором вы меня спрашиваете, эту ель и эту березу, совсем еще маленькими, я вот этими руками выкопал в ближнем лесочке и здесь посадил…»

Рядом с уже поминавшимся «Колодцем», в котором еще совсем молодой, двадцатипятилетний стихотворец сумел как бы провидеть свое жизненное призвание, мне бы хотелось поставить и такие строки:

Я шел по родной земле,

Я шел по своей тропе…