Читаем Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине полностью

Потом мы познакомились с Глазуновым и были зациклены на нем пятнадцать лет. От Глазунова мы получили совсем другой взгляд на русскую культуру, литературу, живопись, иконы… Мы стали коллекционерами. Все, что было сделано до 17-го года, не проходило мимо нас, будь то желтая страничка письма или икона. На Севере мы находили иконы, которыми накрывали кадушки с капустой, за три рубля покупали их. Заодно нам предлагали и другую утварь, завалявшуюся в сарае, – самовары, прялки… Все деньги уходили на реставрацию, так что зажиточными людьми мы так и не стали.

После знакомства с Глазуновым Солоухин стал другим. Не знаю, лучше или хуже, но другим. Он стал интеллигентнее, патриотом и даже монархистом. Получал выговоры от Союза писателей (один раз за кольцо, которое он всегда носил, с изображением Николая II) и на две недели был исключен из партии. Но он ничего не боялся и с удовольствием общался с диссидентами, говорил, что ему с ними интереснее, чем с ортодоксами.

– У вас росли две дочки. Как Владимир Алексеевич участвовал в их воспитании?

– Мы всю жизнь слушали его раскрыв рот. В доме был такой ритуал – обед не позднее часа дня. Ужин обязательно в семь. И за этими обедами и ужинами В. А. нам обязательно что-то рассказывал, и о своей будущей книге тоже. Дети слушали его, понимая, что живут рядом с писателем. Мы знали, что с девяти до двенадцати часов и с пяти до девяти вечера папа работает, и все это время ходили на цыпочках. А днем он полностью был предоставлен нам. Таскал детей на шее, когда мы жили в деревне, ходил с ними по грибы-ягоды, зимой водил их на каток. Не знаю, читал ли он тогда Набокова, но говорил: «Детей надо баловать, неизвестно, как дальше сложится их жизнь».

У В. А. никогда не было ни выходных, ни праздников, он работал всегда.

– Вы не жалели, что ваша карьера врача не удалась?

– Никогда не жалела, потому что видела плоды своих трудов. Я, конечно, очень уставала, не ходила, а всегда бегала, чтобы все успеть. Я мыла машину, печатала, читала верстки, делала расклейки, ползая на коленях, чинила дом в деревне, ездила за цементом, кирпичом, гвоздями…

Однажды приехала в Москву моя подруга по Нарьян-Мару. Посмотрела мой список дел, намеченных на день – в нем было двадцать три пункта, – и сказала:

«Вот что, девушка, из этих 23 пунктов тебе надо сделать три, а остальные должен сделать Володя. А ехать сразу в три редакции – в одну за версткой, в другую за расклейкой, в третью к художнику – это уже слишком! Как ты можешь тянуть такой груз? А “спасибо” тебе говорят за это?»

А мне не нужно было «спасибо». Я была рада, что освобождаю В. А. от черной работы, от суеты. И никогда об этом не сожалела, потому что видела плоды своих трудов. Мне важнее всего было, чтобы у него было имя. Так все и получилось. А медицинское образование мне пригодилось, когда родились дети. В доме всегда была стерильная обстановка, и нянь я тоже к этому приучила.

– И все-таки, если не «спасибо», то понимание того, что славе, своему имени Солоухин обязан и вам, было у вашего мужа?

– Конечно. В особенности в последние годы. У нас часто бывали гости, и не было случая, чтобы он не поднимал тост за меня, «хранительницу очага, трудов, помощницу». Мне, конечно, это было приятно, хотя ведь и я рядом с ним стала другой – у меня проснулось чувство языка, вкус к литературе. И некоторые книги В. А. не читал, говорил мне: «Прочтешь и расскажешь, может, потом и я прочту». Он доверял моему вкусу, и он слушал меня, когда я делала ему замечания по рукописи, вмешивалась в творческий процесс. Могла сказать: «Володя, тут очень натуралистично. Надо бы исправить». И он молча уходил, думал, а потом исправлял.

– Вы всегда были уверены в своем муже?

– Мы прожили сорок три года и ни разу не поссорились – некогда было и причин не было. Он мне с первого момента представился чистым человеком. И потом, даже если и были какие-то увлечения, этот его образ я не теряла никогда, он жил во мне. В серьезность его увлечений я никогда не верила, понимая, что как поэту и писателю ему нужны образы. Он очень любил дом и очень радовался, что дождался двух внуков и трех правнуков.

Игорь Померанцев Грибы – источник вдохновения

Владимир Солоухин

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное