Восхождение тени

Чудовищные чёрные деревья вырастали из тьмы, и ветви их походили на скрюченные пальцы – будто дюжина великаньих рук протянулась из тумана к городским стенам с дальнего берега узкой бухты. Жадные, цепкие лапы, пригнувшись над водой, стремились добраться до замка, где Тинрайт и остальные, замерев, взирали на них в немом ужасе.

– Что это за проклятые штуковины? – наконец спросил кто-то.

Один парень, вроде бы уже слишком взрослый для того, чтобы распускать нюни, залился слезами, прерывисто и глухо рыдая, как заходясь в чахоточном кашле.

– Нет, – только и смог выдавить Тинрайт, уставясь на воду, как заворожённый. Эти штуки – деревья они или что там – выросли вдвое, а то и втрое с тех пор, как он глядел на них из окна королевской резиденции. Но ничто в мире ведь не способно расти так быстро! – Этого не может быть…

Но оно, конечно же, могло – и было.

Больше никто не произнёс ни слова – только молились.

Туман и сам по себе вселял в неё беспокойство – он наползал отовсюду и ниоткуда, делая мир вне их тюрьмы столь же устрашающим, как бесцветные безжизненные поля, окружающие великую твердыню Керниоса в тех историях, какие Утта слышала ещё девочкой, – но больше всего её тревожили звуки: тяжкие стоны и скрипы пробирали до костей – будто громадный корабль, в тысячу раз больше любого человеческого судна, проплывал мимо их окна, едва в нескольких дюймах, но невидимый за густым холодным туманом.

– Что это за жуткие звуки? – Утта опять принялась мерить шагами комнату. – Они что, построили эту… – как же их там называют – осадную машину? Одну из этих чудовищных башен, которые подводят к стенам замка? Но зачем фаэри таскают её взад-вперёд по пляжу всю ночь? От этого шума мне снятся кошмары!

В одном из них её семья, потерянная для жрицы много лет назад, стояла у борта длинной серой ладьи, умоляя Утту подняться на палубу и присоединиться к ним, но даже во сне по их потухшим взглядам женщина поняла, что все её родные мертвы и приглашают её в путешествие в загробный мир. Она проснулась с безумно колотящимся сердцем и испугалась, что и в самом деле умирает.

– Сестра, я с ума сойду глядя, как ты расхаживаешь туда-сюда, – попеняла ей Мероланна.

Когда их только заперли в покинутом доме купца, выходящем окнами на бухту Бренна, старшая из двух женщин целыми днями драила комнаты, будто каждая стёртая ею пылинка ослабляла стянутые вокруг них путы магии фаэри и их тёмной госпожи. Но, конечно, всё было наоборот: чем больше герцогиня отмывала дом, тем труднее становилось отмахиваться от мысли, что даже когда уборка будет закончена, они так и останутся пленницами. И теперь, после того как стараниями Мероланны дом стал насколько было возможно опрятным, пожилая женщина впала в чёрную меланхолию. Днями она почти не вставала из кресла, хотя на то, чтобы изводить Утту жалобами, сил у неё, по-видимому, оставалось достаточно: то ей мешало, что сестра ходит из угла в угол, то казалось, что она невыносимо шумит за какой-нибудь работой.

«Благая Зория, пошли нам обеим сил, – взмолилась жрица. – Это наше трудное положение заставляет нас вести себя так вздорно».

Их не только до сих пор не казнили, но и поселили в просторном трёхэтажном доме, и дали всё необходимое для приготовления вполне сносной пищи. И всё же они были, несомненно, пленницами: два молчаливых стража, на вид необычных и пугающих, словно сошедших с изображающих демонов резных панелей в храме, постоянно торчали у дверей снаружи. Ещё один караулил на крыше – как обнаружила к своему ужасу Утта, решившая однажды воспользоваться солнечной погодой и вынести наружу и разложить на воздухе кое-какую одежду для просушки. Противоестественное создание спрыгнуло на балкон прямо перед жрицей, как только она вышла туда, прижимая к груди охапку сырого белья, и так её напугало, что Утта чуть не рухнула замертво прямо тут же.

Этот фаэри отличался от других охранников – меньше походил на человека и больше – на лысую крупную обезьяну или гладкокожую ящерицу, с огромными когтями, торчащими из дыр на концах пальцев перчаток, безобразными носом и ртом, похожими на собачью пасть, и янтарными глазами без зрачков. Сумеречный страж так угрожающе заворчал и так неистово взмахнул своим листообразным ножом у неё перед носом, что Утта даже и не подумала попытаться объяснить ему, сколь невинна её хозяйственная затея, и предпочла поспешно юркнуть обратно.

«Что эти существа думают, мы собираемся делать? – удивлялась она в тот день, буквально скатившись вниз по лестнице обратно в большую гостиную. – Прыгнем с балкона и улетим? И что, он убил бы меня, лишь бы не дать мне такой возможности?» И в душе сестра Утта преисполнилась неприятной уверенности, что да, так бы он и поступил.

– Зачем они нас держат? – вопросила жрица, когда беспокоившие их звуки раздались вновь. – Если та женщина в чёрном так сильно ненавидит наш род – эта их королева или кто она там, – почему она просто не прикончит нас и не успокоится?

Мероланна сотворила на груди знак Тригона.