Восхождение царицы

Наконец я почувствовала тяжесть его тела и подала бедра вперед, чтобы соединиться с ним. Я ждала целый год, и если это не произойдет сейчас же, я просто умру. Каждая частица моего тела изнемогала от желания.

С тех пор как мы в последний раз были вместе, прошло немало времени, но тело хранит интимные воспоминания. Цезарь слился со мной, мы стали единым целым. Я не забыла, каково это – когда он со мной. Одновременно я осознавала, что он существует сам по себе, и чувствовала наше сладостное различие.

Мною овладело неистовство совокупления – состояние, когда люди забывают о человеческой природе и обращаются в голодных зверей, алчущих чужой плоти. Два цивилизованных существа с их опытом, познаниями, образованием и воспитанием превратились в нагие тела с единственным стремлением – породить очередной всплеск наслаждения. А за ним последует опустошение.

Взрыв жизни, за ним следует смерть. В любовном акте человек повторяет свою судьбу. Однако конец, к которому он стремится в страсти, безмерно сладостен.

Я обнимала его спину и пыталась не оцарапать, но знала, что не сдержу себя. Да и как могло быть иначе, если важно одно – чтобы он вошел в меня глубже, глубже, еще глубже!

Позже, лежа с ним рядом и переводя дыхание, я пыталась рассмотреть его лицо. Он выглядел моложе, чем когда бы то ни было.

– Моя дорогая, – сказал он мне, – я даже не думал, что почувствую это снова.

Мы лежали в спутанном клубке простыней, мокрых от пота. Они остывали, несмотря на тепло наших тел. Точно так же и страсть быстро обретает самостоятельность, словно отделяется от наших реальных личностей.

– Я по-прежнему люблю тебя, – промолвил он задумчиво. – Я люблю тебя так же, как любил в Египте. Люблю здесь, в Риме, как в открытом дворце в Александрии.

Только теперь я поняла, что в сознании Цезаря привязана к Египту – я такая же неотъемлемая часть моей страны, как пирамиды. Он думал, что я навсегда осталась на берегах Нила.

– Я живая женщина, – ответила я. – Настоящая, способная жить и дышать в самых разных краях.

– Я должен признаться, что не думал о тебе так. Я думал о тебе как о местной богине.

Я рассмеялась.

– Вроде тех, что живут у источников или скал?

Цезарь выглядел пристыженным.

– Именно. Мое прибытие в Александрию сейчас кажется сном, и ты была его частью. Трудно соотнести эти воспоминания с тобой, когда ты здесь… Почему бы мне, – он рассмеялся от этой мысли, – не взять тебя на Форум! Да. Ты познакомишься с Цицероном, Брутом и молодым Октавианом, а я докажу себе, что ты настоящая.

– Ты обладал мной. Ты знаешь, что я настоящая.

– Нет. Это тоже похоже на сон. – Его голос звучал тихо. – Темная комната. Тайный визит. Любовное действо при одной зажженной свече, разговор приглушенными голосами. Завтра все покажется сном, что приснился мне в лагере.

– Но ведь через несколько часов я увижу тебя при свете дня!

– И я выступлю с официальным приветствием по поводу твоего прибытия в Рим. Облачусь в тогу (наряд, надо сказать, страшно неудобный), произнесу высокопарную речь и постараюсь тебе не подмигивать.

– А я буду гадать, не возбужден ли ты под этой тогой.

– Ну, тут гадать нечего, – заверил Цезарь. – Официальные обязанности захватывают целиком.

Он помолчал.

– Ты понимаешь, что ты в гостях у меня, а не у римского государства? Так проще. Не нужно устраивать торжественных церемоний, и у сената нет возможности использовать тебя вместо меня: оскорблять тебя, когда хочется оскорбить меня, или льстить тебе, когда хочется подольститься ко мне. О, это заноза в моем боку, – с горечью вздохнул Цезарь. – Недруги готовы использовать против меня все возможные средства, и я не хочу, чтобы ты стала пешкой в их игре.

– Почему ты вообще о них беспокоишься? – спросила я. – Похоже, эти люди способны лишь путаться у тебя под ногами.

Он тихонько рассмеялся.

– Я беспокоюсь о них – прекрасно сказано! – потому что они представляют собой законную власть Рима. Такова наша власть с тех самых пор, как пятьсот лет тому назад сбросили царей. Эти люди считаются сторожевыми псами нашей свободы и бдительно следят за каждым шагом тирана вроде меня.

– По-моему, в их существовании нет ни капли смысла. Они мешают Цезарю, и какой от них толк?

– Истинные слова дочери Птолемеев.

Он наклонился и подобрал свою тунику. При тусклом свете я заметила, что все-таки оставила отметины на его спине. Я облизала палец и провела по царапинам.

– Кальпурния поинтересуется, откуда они взялись, – промолвил Цезарь, поежившись от прикосновения.

Кальпурния! Для меня это стало ударом: я полагала, что они или развелись, или живут раздельно.

– Прости, – промолвила я, не кривя душой: Кальпурния представлялась мне немолодой римской матроной со строгим взглядом и поджатыми губами.

– Бедная Кальпурния, – сказал Цезарь, чем удивил меня. – Большую часть жизни она проводит в ожидании моего возвращения. Из двенадцати лет нашего брака одиннадцать лет меня не было в Риме.

Молода ли она? Возможно. И он так мало пробыл с ней. Должно быть, она до сих пор ощущает себя невестой. Как женщина, я пожалела ее. Потом я вспомнила Эвною, и мне стало не по себе.