Цезарь не сказал ничего, но он заставил их увидеть это. Он показал, что считает меня частью своей семьи, причем не в земном, но в божественном смысле. Я устыдилась того, что не доверяла ему и устроила неловкую сцену признания Цезариона.
Люди замерли перед изваяниями в подобающем благоговении, словно сами обратились в камень, а потом повернулись и молча вышли один за другим. Прочесть по их лицам, что они думают, мне не удалось.
– Прародительница Венера благоволит ко мне! Она даровала мне победы, которые мы сегодня празднуем! – воскликнул Цезарь. – Богиня, я почитаю тебя и приношу тебе дары! Благослови своих потомков Юлиев, всех без изъятия, дабы они служили Риму, принося ему честь и славу!
Жрецы поклонились и положили перед центральной статуей жертвенные дары.
Семья окружила Цезаря, словно намеревалась защитить его от злоумышленников. В первую очередь родные ограждали его от трех статуй, явно не считая их благодетельными.
Снаружи толпа разбилась на тысячи групп: остатки еды собирали со столов, пустые амфоры из-под вина – их набрались целые горы! – грузили на крепкие телеги. Добропорядочные трезвые граждане расходились по домам, однако пьянчуги, гуляки и ветреная молодежь оставались на улицах.
Кальпурния, Октавиан и Октавия ушли, а Цезарь направился ко мне, стоявшей рядом с Богудом и Бокусом.
– Друзья, я сожалею, что не смог приветствовать вас раньше, и теперь исправлю это упущение, – промолвил он. – Надеюсь, праздник доставил вам удовольствие.
– Я никогда не видел ничего подобного! – воскликнул Бокус. – Эти дни войдут в историю.
– Я надеюсь, – отозвался Цезарь. – В противном случае уйма денег выброшена на ветер. – Он рассмеялся. – Но я склонен думать, что триумфы действительно будут помнить. Разумеется, со временем люди захотят превзойти меня, устраивая еще более пышные празднества с еще более роскошным угощением. Но я был зачинателем, а первый опыт всегда сохраняется в людской памяти. – Он огляделся по сторонам. – Давайте пройдемся по улицам и посмотрим, как празднует Рим. Воздух здесь, на Форуме, несколько разрежен.
Мы покинули Форум, и тут же стало ясно, что настоящей ночной жары мы еще не ощутили. Воздух был густым и тяжелым, узкие улочки битком набиты народом. В ноздри ударил запах драгоценного фалернского: кто-то опрокинул амфору, и вино ручейком струилось между камнями мостовой. Казалось, все вокруг обожрались, перепились и теперь способны лишь буйствовать. Поскольку люди захмелели, а боковые улицы почти не освещались, ни нам, ни даже Цезарю не было надобности прикрывать лица: на нас попросту никто не обращал внимания. Это давало возможность услышать, что говорят простые люди, когда не опасаются оскорбить слух сильных мира.
– Ну и потратился он, ничего не скажешь! Должно быть, чтобы устроить эту попойку, он снова обчистил сокровищницу храма!
– Значит, говоришь, он поместил в храме статую своей египетской шлюхи? Большую статую? Бьюсь об заклад, та часть тела, что его прельщает, непременно чем-нибудь прикрыта.
– Наверное, он путается с царицей, потому что сам хочет стать царем.
– Ага. А храмы и Форумы строит, потому что насмотрелся на все такое в Александрии. Теперь старый Рим стал ему нехорош – подавай белый мрамор, как у греков.
Из-за пьяной толпы, жары и обилия запахов мне было трудно дышать. Духота сжимала мои виски, а услышанные слова наполняли тревогой сердце.
Похоже, римляне истолковывали все наихудшим образом. Почему они ополчились на Цезаря? Он печется о судьбе простого народа куда больше, чем высокородные праздные сенаторы, к которым толпа благоволит.
Все же раздался одинокий голос, заявивший, что Цезарь – великий человек и величайший полководец со времен Александра. Но на эти слова тут же последовало возражение:
– А ты слышал, что он решил поменять календарь? Ему мало быть военачальником – он возомнил себя богом, в чьей власти месяцы и дни!
Один из гуляк споткнулся и выронил чашу с вином, обрызгав Цезарю плечо.
Я схватила Цезаря за руку и сказала:
– Давай уйдем отсюда. Тут нечем дышать, и я не желаю выслушивать эту дрянь.
– Дрянь? – переспросил он. – Так оно и есть. Я услышал немало дряни, зато теперь знаю, что они думают.
Цезарь сделал знак, наша маленькая компания развернулась, и он повел нас обратно по переулкам и боковым улочкам. В их путанице он чувствовал себя вполне уверенно, а я бы здесь непременно заблудилась.
– Получается, я впустую потратил деньги, – сказал он упавшим голосом.
– Один человек тебя похвалил, – напомнила я ему.
– Один человек, – с горечью повторил он. – Один из двухсот тысяч, пировавших за мой счет.