Восхождение царицы

Кобра между тем отползла от стены на середину комнаты, на неосвещенный участок пола. Она замерла в неподвижности, рассматривая пятно лунного света; я даже приметила его крохотное отражение в бусинках змеиных глаз. Раздвоенный язык то быстро высовывался, то исчезал, словно змея пробовала на вкус воздух.

Способна ли она учуять мой страх? Ощутить наше живое присутствие? Собирается ли скользнуть к моей постели, нависнуть надо мной, расправив капюшон, и совершить бросок?

Я застыла неподвижно, как статуя, не решаясь даже заговорить и предупредить Ирас, чтобы та не совершала резких движений.

Змея осторожно и неспешно выползла в круг света. При движении светлые и темные полосы ее чешуйчатого тела словно перетекали одна в другую, и вся она — изумительно гибкая, грациозная и совершенная — представлялась прекрасным, воистину божественным орудием смерти.

Более не обращая внимания на свет, она повернула голову и заскользила, неуклонно приближаясь к кровати. Я ухватилась за деревянную раму, готовая перебросить себя в противоположном направлении. Я надеялась, что мои руки достаточно сильны для толчка. Но удастся ли мне приземлиться за пределами досягаемости? Ведь кобры, как известно, движутся молниеносно. Я не знала, с какого расстояния совершает кобра бросок, поскольку домашняя любимица Мардиана никогда ничего подобного не делала.

Внезапно мое внимание привлекло шевеление с другой стороны комнаты. Вторая змея? Нет, это всего лишь ворочалась во сне обезьянка. Увы, ее заметила не только я. Кобра, только что находившаяся возле моей кровати, стремительно пересекла комнату, высоко поднялась и с шипением раздула капюшон. До моего слуха донеслась возня, визг — сначала от ярости, потом от боли, — снова шипение и звук падения.

Дрожа, я все же спрыгнула с кровати, схватила лампу и подняла над головой. Свету она дала не так уж много, но я успела увидеть исчезавший в открытом окне змеиный хвост. Под окном валялся опрокинутый светильник — по нему кобра и заползла на подоконник.

Змея исчезла, а вот бедная Касу подвывала, держась за свой хвост. Я подскочила к ней, за мной поспешила испуганная Ирас.

— Зажги еще одну лампу! — крикнула я. — На нас напала змея! Нам нужно больше света!

Ирас вскрикнула.

— Да не бойся ты, змея уползла! Нам нужен свет!

Обезьянка тряслась от ужаса, но я не могла разобрать, укушена ли она — Касу не выпускала хвоста из лапок. Когда я увидела, что под ее пальцами он распухает, все стало ясно.

— Кобра цапнула ее за хвост, — сказала я Ирас и обратилась к зверьку: — Касу, разожми пальцы! Мне нужно взглянуть на ранку.

Но обезьяна то ли не понимала, то ли не слушалась, а разжать ее хватку у меня не хватало сил.

— Нужен жгут! — воскликнула я. — Хвост укушен у самого кончика, мы можем перетянуть его жгутом и остановим яд.

Трясущимися руками я вытянула кожаный ремень, удерживавший одеяльце на корзине, перевязала им хвост обезьянки посередине и затянула узел как можно туже.

— Позови охрану, — велела я. — Нужен кто-то покрепче нас, чтобы разжать ее хватку. Тогда можно расширить ранку и отсосать яд, пока он не распространился.

Неожиданно Касу обмякла: страх и потрясение привели к тому, что она лишилась сознания. Ее пальцы разжались, и я смогла увидеть ранку. Всего лишь царапина — видимо, ядовитые зубы задели хвост вскользь.

— Благодарение Тоту! — выдохнула я.

Похоже, бог мудрости с ликом бабуина защитил дитя своего племени от царской кобры.

Неудивительно, что наутро меня пробирала нервная дрожь, хотя снаружи ярко светило солнце. Я стояла в тронном зале рядом с Аманишакето и ожидала пленника. Ночь исчезла вместе со змеей, и сейчас обе они казались нереальными.

Аманишакето была наряжена в огненно-красное одеяние с накидкой, расшитой синими бусинами. Она снова надела множество тяжелых золотых украшений, включая нубийскую корону с двумя кобрами. Венец фараонов Египта изображает кобру — священный урей; две золотые змеи, обернувшиеся вокруг чела кандаке, придали ночным событиям особую окраску.

Двери в дальнем конце зала распахнулись, и два огромного роста стража ввели юношу. Его руки и ноги сковывали цепи, а на шею давило ярмо.

Меня поразило его удивительное сходство с моим покойным братом: и рост, и телосложение, и черты лица его были таковы, что человек, видевший настоящего Птолемея лишь мельком или издали, вполне мог обмануться. Когда юноша заговорил, стало ясно: он надеялся завоевать сторонников своими речами. И тембр голоса, и произношение, и обороты речи — во всем он весьма умело копировал моего покойного брата. Несомненно, он имел возможность в течение долгого времени присматриваться к Птолемею и изучать его привычки. Возможно, служил при дворе.

Даже в оковах он держался прямо, а голос его звучал решительно.

— Приветствую тебя, моя благородная сестра.

Ничего не скажешь, смелый малый. Увидев меня, он не растерялся — это заслуживает восхищения.

— Я тебе не сестра, — последовал мой холодный ответ. — В наших жилах течет разная кровь.