Восхождение царицы

Я обшарила свои дорожные сундуки в поисках вещей, пригодных для этой цели, соединяя в своем маскарадном костюме несоединимые элементы. Я надела почти прозрачное платье с золотой бахромой и фаянсовыми бусинками, украсила руки браслетами в виде змей, на щиколотки тоже надела браслеты со звонкими колокольчиками. На шее появилось золотое ожерелье в четыре ряда, на голове — убор в виде хищной птицы, на ногах — усыпанные драгоценными камнями сандалии. Удивительно, но при всей несуразности мой костюм вовсе не казался безобразным и приковывал к себе внимание. Я походила на идола в темной нише таинственного храма. Сочетание тяжелого золота и тонкой, как паутинка, ткани платья создавало ощущение нереальности. Моя одежда была легка, как дыхание, но тяжесть металла тянула вниз.

Для Птолемея я придумала не менее фантастическое облачение. По моему приказу нянька вырядила в том же духе и Цезариона. Сегодня я добьюсь моей цели и подведу к ней Цезаря. Эта ночь послужит мне, как и ему.

— Хармиона, ты видела в Египте что-нибудь подобное? спросила я, обводя жестом пирамиды с благовониями и причудливый оркестр.

— Никогда, — сказала она с тихим смешком. — Но если бы подобная страна существовала, то ее царица наверняка выглядела бы в точности так, как ты сейчас.

Начали прибывать гости. Я не имела ни малейшего представления о том, сколько народу пригласил Цезарь, но тут боги пришли мне на помощь. Появилась молодая женщина, назвавшаяся племянницей Цезаря. Она сообщила, что дядя просил ее весь вечер находиться подле меня и объяснять мне, кто есть кто и что к чему.

— Меня зовут Валерия, — сказала она. — Я постараюсь рассказать тебе обо всех, кого ты увидишь, по возможности кратко, но емко.

На меня она посматривала с любопытством: похоже, мой облик привел ее в замешательство.

— Обычно я так не одеваюсь, — заверила я Валерию, — даже в Египте. Особенно в Египте. Я нарядилась, чтобы поддержать Цезаря, который, похоже, вознамерился сегодня создать непревзойденную пародию на Египет.

Она рассмеялась, и смех ее звучал искренне.

— Его желание исполнилось. Могу заверить царицу, что мы с дядей одинакового мнения насчет большинства людей. Вот почему он выбрал меня в качестве своего представителя. Надеюсь, ты не сочтешь меня неделикатной, когда я говорю то, что думаю.

— Напротив. Я этому только рада!

— Сам Цезарь опасается, что у него могут возникнуть неотложные дела, и не хочет оставлять тебя в одиночестве и растерянности. Он считает, ты должна многое узнать, и моя задача — всемерно тебе в этом помочь.

Начали прибывать гости — все с мокрыми ногами после переправы через «Нил». Я заняла место в дальнем конце атриума, недалеко от мумии.

Первыми явились несколько сенаторов с женами. Валерия, видимо, не считала их значимыми персонами и не удостоила никаких комментариев. Они окружили пирамиду, вдыхали благовония и любовались танцами, всячески поощряя танцовщиц.

Потом, вместе с группой незнакомцев в сенаторских тогах, появились уже известные мне люди — Брут и его мать Сервилия. Я приветствовала их улыбкой. Один из незнакомцев был темноволосым и худощавым, с прямой линией бровей, другой — с толстым красным лицом, а третий казался беспокойным и самоуверенным одновременно.

— Гай Кассий Лонгин, — промолвил первый, почти выплюнув эти слова.

Мне не потребовались пояснения Валерии, чтобы понять: этому человеку нет до меня дела. Как он относился к Цезарю, я еще не поняла.

— Публий Сервилий Каска, — назвал себя краснолицый и, с серьезным видом кивнув, прошел дальше.

— Марк Туллий Цицерон, — сказал третий, как будто находил забавным то, что ему нужно представляться.

Цицерон! Поразительно, до чего он походил на свои бюсты.

— Моя жена Публилия, — добавил он, указывая на женщину, годившуюся ему во внучки. Та улыбнулась и кивнула.

Цицерон, в отличие от его спутников, задержался рядом со мной.

— Трофеи Египта, — беззаботно промолвил он, обводя рукой декорации. Словно невзначай, он включил в этот круг и меня. — Как бы мне хотелось побывать там и увидеть чудеса собственными глазами!

— Мы были бы рады такому гостю, — сказала я. — Однако мне говорили, что, даже будучи наместником Киликии, ты считал отъезд из Рима ссылкой.

— Это верно, — легко согласился Цицерон, — я чувствую себя хорошо лишь в Риме. В нем есть все, что нужно человеку, дабы чувствовать себя удовлетворенным жизнью.

Цицерон глубоко вздохнул, и я поняла, что он и вправду искренне любит Рим.

— А еще мне говорили, что Цицерон чувствует себя удовлетворенным жизнью, только пребывая рядом со средоточием власти, — продолжала я.

— Но средоточие власти над миром это и есть Рим, — ответил он.

— Да, Рим покорил большую часть мира, — заметила я. — Но ему еще предстоит усовершенствовать систему управления. Держава слишком велика, ее границы простираются далеко на север, запад и восток.

— Республика есть самая лучшая форма правления, какую когда-либо создавал мир, — провозгласил Цицерон, несколько напрягшись.