Восхождение царицы

Похоже, Цезарь не столько говорил со мной, сколько размышлял вслух.

— Нет, это невозможно.

— Но, — я указала на свиток, — здесь так написано.

— Должно быть, какая-то хитрость. Может быть, они думали, что я откажусь? Возможно, к этому все и сводилось. — Цезарь снова сокрушенно покачал головой. — Беда вот в чем: я не помню, что я им ответил.

— Ты не отказался, в этом я уверена.

— Откуда ты знаешь?

— У них был недовольный вид. Может быть, ты не выразил ожидаемого удовлетворения?

— Да уж, чего я тогда не чувствовал, так это удовлетворения. Головокружение — да, оцепенение — еще какое. Только не удовлетворение.

— Но они-то не знали, — напомнила я и положила несколько подушек ему за спину, чтобы он устроился удобнее. — Завтра, когда ты полностью поправишься, тебе придется посетить сенат. Поблагодари их, не скупясь, за эту великую честь. Разумеется, если решишь ее принять. Ну а если откажешься, тем более. Придешь и скажешь, что всю ночь советовался со своей совестью и понял, что ради блага Рима должен отклонить предложение.

— Но дело в том, что ради блага Рима я должен принять его. — Теперь его голос звучал твердо, хотя и тихо. — Отказаться мне следовало бы ради моего собственного блага.

— До сих пор ты не отказывался ни от чего, что дарила судьба, — сказала я. — В этом суть твоего характера.

На следующий день весь Рим гудел о неописуемом высокомерии и наглости Цезаря: он не встал, когда сенаторы явились к нему, дабы преподнести неслыханную награду. Его бичевали за гордыню, и ему пришлось с этим смириться. Оправдать Цезаря могла лишь правда о недуге, но он категорически отказывался ее разглашать. Правда, у него имелся еще один выход — отклонить предложенную честь. Но я понимала, что такой поступок невозможен для Цезаря.

Следующее происшествие случилось, когда он возвращался после загородной церемонии: толпа вдруг стала приветствовать его как царя. (Я до сих пор теряюсь в догадках, были ли то наймиты его врагов, устроившие провокацию, или часть народа действительно желала видеть его царем?)

Он ответил:

— Я не царь, но Цезарь.

Естественно, его слова мигом разлетелись по всему Риму.

Вскоре после этого кто-то возложил царскую диадему на статую Цезаря на ростре, а один из народных трибунов велел ее убрать. Цезарь приказал, чтобы диадему посвятили Юпитеру, единственному истинному правителю Рима, однако случай породил толки. Оставалось загадкой, кто за этим стоит и в чем его замысел.

Но кем бы ни был невидимый манипулятор, я точно знала, что все происходит не по указанию Цезаря. Я решила, что нужно перехватить инициативу. Пусть Цезарь публично объявит о своих намерениях. Чтобы обсудить эту перспективу, я организовала у себя на вилле тайную встречу. Кроме самого Цезаря, я пригласила Антония и Лепида. Антоний был необходим для осуществления моего замысла: как и обещал Цезарь, недавно он стал жрецом Юлианского культа, а в качестве консула должен был сыграть определенную роль в некой намечавшейся на ближайшее время церемонии. Лепид же, будучи начальником кавалерии, являлся вторым после Цезаря по рангу военным командиром, и я не сомневалась в его личной преданности Цезарю. Ни в ком больше, кроме Антония и Лепида, я уверена не была.

Темнота наступила уже несколько часов назад, и все лампы пришлось заново наполнить маслом, когда первым из гостей прибыл Цезарь. Стряхнув вечернюю влагу с плаща и передав его слуге, он повернулся ко мне и сказал:

— Тайная встреча под покровом тьмы заставляет почувствовать себя заговорщиком.

— А мы и есть заговорщики, — ответила я. — Мы в заговоре против тех, кто в заговоре против тебя — кем бы они ни были.

Ночь выдалась холодной, ветер задувал в окна и двери, раскачивал стойки ламп, отчего на стены ложились трепещущие тени. Сверху доносился прерывистый кашель Птолемея.

Я надела закрытые туфли, но пол был таким холодным, что ноги все равно мерзли. До этой зимы в Риме я и не подозревала, насколько холодны мраморные полы.

— Проходи, — пригласила я и провела его в маленькую комнату, согретую с помощью жаровни.

— Я стал воистину гостем в собственном доме, — заметил он. — Ты так долго живешь здесь, что кажется, будто он всегда был твоим.

— Здесь не похоже на мой дом, — призналась я. — И скоро…

— Да-да, я знаю. Мы поговорим об этом попозже, — сказал он. — У меня есть план, который, я думаю, тебе понравится.

Прежде чем он успел продолжить, я услышала, как прибыл Лепид и слуги провели его в дом. Лепид был озадачен.

— Приветствую, прекрасная царица. Я сгораю от любопытства.

Он вопросительно взглянул на Цезаря.

— Нет, это не я затеял, — покачал головой Цезарь. — Я в таком же неведении, что и ты.

Лепид остановился у тлеющей жаровни, энергично потирая руки.

— Ну, хотя бы на холоде торчать не придется, — с улыбкой промолвил он.

Тут появился и Антоний, кажется, слегка удивленный тем, что оказался последним.

— Очень нелегко вырваться от Фульвии, — сообщил он в свое оправдание. — Скажи я, что тут замешана политика, она увязалась бы за мной, а развлекаться посреди ночи не отпустила бы.

— Неужто она тебя укротила, Антоний? — спросил Лепид.