Восхождение царицы

Голова моя закружилась. Октавиан должен стать его сыном? Взять его имя? Но ведь уже есть сын Цезаря, носящий его имя — Птолемей Цезарь.

Может ли быть два Цезаря?

Словно Октавиан вообще способен стать Цезарем! У них и родство-то дальнее, он лишь внучатый племянник, и сходства нет ни малейшего. Октавиан хилого сложения, он не воин, не атлет, не оратор — никто.

Что побудило Цезаря принять столь странное решение? И почему он не предупредил меня?

Похоже, я очень мало его знала. И могла бы узнать много нового, если бы боги дали нам время.

В ночь похорон я отправилась на Форум, словно увлекаемая сильным ветром. Задолго до темноты меня пронесли на носилках мимо огромного погребального костра на Марсовом поле, рядом с гробницей дочери Цезаря Юлии. Поленья были аккуратно уложены и украшены. Меня передернуло. Мысль о сожжении тела претила мне, но, с другой стороны, римлянам так же претил наш обычай бальзамирования. В конце концов, смерть есть смерть, а как проводить умершего в последний путь — не так уж важно.

Кальпурния уже была там, на ступеньках круглого храма Весты. Увидев меня, свою сестру по несчастью, она почти обрадовалась.

— Они уже на пути сюда, — сообщила она. — Они забрали… забрали его из дома сегодня утром. Смотри! Видишь, куда его положат!

Она указала на огромные погребальные дроги, изготовленные в виде храма Венеры Прародительницы. Под колоннами его дожидалось ложе, устланное пурпурной тканью и золотой парчой.

Потом зазвучала мерная погребальная музыка. Люди подхватывали ее, издавая печальные стоны и раскачиваясь под бой траурных барабанов.

По всему Форуму были зажжены факелы, заливая его золотистым светом. Я увидела направлявшуюся к нам процессию и услышала вздох, что вырвался у множества людей одновременно.

К дрогам приближались богато изукрашенные носилки. Их несли четыре магистрата. Носилки торжественно поставили на ложе из слоновой кости. Магистраты отступили, а на дроги взобрался Антоний, великолепный в своем парадном консульском одеянии.

Сначала глашатай звенящим голосом продекламировал все указы, принятые сенатом и народом Рима от имени Цезаря, включая клятву верности, которую принесли ему ранее. При этом люди издали стон. Потом он перечислил его войны и сражения, побежденных врагов и отправленные домой сокровища, присоединенные к владениям Рима территории, а также благодарности Цезарю от имени сената и народа.

Затем Антоний встал рядом с дрогами и принялся звучно распевать похоронный кант. Народ вторил ему, стеная и раскачиваясь из стороны в сторону.

Песнь завершилась. И тогда Антоний, славившийся своим ораторским искусством, начал свой панегирик. Его звучный голос разносился по всему Форуму.

— Цезарь! Цезарь! — восклицал он. — Появится ли когда-нибудь в Риме другой, подобный тебе — тому, кто любил Рим нежно, как сына, кто заботился о нем, как о жене, кто чтил его, как родную мать? Нет и нет, никогда, никогда, никогда!

Высоко подняв голову, Антоний обвел взглядом толпу.

— Для богов Цезарь был верховным жрецом, для нас — консулом, для солдат — императором, для устрашения врагов — диктатором. Но к чему подробности, когда хватит одного: вы назвали его «отцом отечества», не считая всех остальных его титулов.

Он повернулся и указал жестом на ложе из слоновой кости, где возлежал Цезарь.

— Однако наш отец, верховный жрец, неприкосновенный герой и бог мертв. Отчего же он умер? Увы, не от недуга, не от старости, не от раны, полученной в бою с врагами, и не от порчи, наведенной чужеземными чародеями. Нет! Он, кто повел армию Рима в Британию, сражен заговорщиками в родном городе!

Его голос гремел. Правой рукой он сделал широкий жест, обводя площадь и словно предъявляя обвинение всем присутствующим.

— Тот, кто расширил границы Рима, попал в засаду в его стенах! Тот, кто построил для Рима новое здание сената, убит в нем! Отважный воин — безоружен! Радетель о мире — беззащитен! Судья — убит без суда! Магистрат — пал жертвой беззакония! Тот, кого не сумел убить ни один из врагов, включая морских разбойников, — принял смерть от рук сограждан! Тот, кто так часто проявлял милосердие к товарищам, — погиб от их рук!

Он снова повернулся к Цезарю и воскликнул, обращаясь к нему:

— Так какой же смысл, о Цезарь, был в твоем гуманизме, к чему твоя неподкупность, зачем нужны законы? Ты принимал указы, защищающие граждан от покушений врагов, а сам безжалостно убит людьми, называвшими себя твоими друзьями! Жертва политического убийства, ты лежишь мертвый на Форуме, где недавно праздновал триумфы, с венком на челе. Смертельно раненный, ты был брошен на ростру, откуда так часто обращался к народу. Горе тебе, облачившемуся в пурпур лишь для того, чтобы он стал твоим саваном!

Его голос дрогнул, и слезы заструились по лицу.

И в этот момент неподалеку от похоронных дрог кто-то выкрикнул цитату из хорошо известной пьесы Пакувия:

— «Что ж, выходит, я спас этих людей для того, чтобы они могли убить меня?»

Казалось, это голос самого Цезаря.