Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Короче говоря, в течение нескольких коротких, но ярких десятилетий были показаны успехи столь значительные, что почти для всех афинян унаследованные законы и этические ценности образовали фундаментальные основы всей их жизни. При этом, хотя общественное устройство оставалось незыблемым, новые контакты с широким и разнообразным окружающим миром побудили пытливые умы переосмыслить природу вселенной и человека. С эмоциями, надежно связанными с привычной социальной структурой, и с разумом, освобожденным от обязательств по отношению к каким-либо особым догматичным взглядам, афиняне были идеальным объектом для культурного развития. Восхищение всех последующих поколений лишь подтверждает, насколько полно они смогли использовать свои возможности.

2. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ В 500-336 ГГ. ДО Н.Э.

Политическая история греческих городов-государств в V-IV вв. до н. э. представляет собой классический пример того, как распределенный между городами суверенитет, поддерживаемый при равновесии сил между ними, может развиться через ряд нестабильных союзов в гегемонию отдельного пограничного государства[410].

Суверенный греческий полис победил с небывалым успехом в Персидских войнах. Неожиданный исход вторжения Ксеркса в 480 г. до н. э. убедительно доказал многим, в частности и Геродоту (ок. 484-424 до н. э.), что под защитой богов свободные люди, объединенные в города-государства, могут не бояться никакой военной опасности извне, развивая личную гражданственность и стремясь к славному общественному величию, невозможному при самодержавии[411]. И все же в глубине этого феномена лежал парадокс, который вскоре стал очевиден, — чрезмерное возвышение одного полиса приводило к утеснению свободы и величия его соседей. Еще в VI в. до н. э. при гегемонии Спарты на Пелопоннесе встал вопрос о том, где пролегает законный предел свободы каждого полиса в международных делах (т.е. во взаимоотношениях между полисами). Этот вопрос стал актуальным после 466 г. до н. э., когда Афины начали преобразовывать союз городов в империю со структурой налогов и податей[412], хотя изначально он создавался как свободная лига для защиты от персов.

Таким образом, афинский империализм очень быстро и ясно показал недостатки идеального представления о полисе, унаследованного еще из VI в. до н. э. Даже поражение Афин не решало эту дилемму; хотя Спарта и ее союзники вступили в Пелопоннесскую войну (431-404 гг. до н. э.) с декларируемой целью восстановления свободы греков, практический результат был совершенно иным. После 404 г. до н. э. победившая Спарта начала вмешиваться в дела других городов даже более своевольно, чем Афины; Фивы и Македония позже поступали точно так же. Откровенно говоря, суверенитет множества маленьких городов-государств не был реален в период, когда уже были созданы огромные армии и флоты, требующие для своего содержания дани и захватов. И все же, даже в III в. и II в. до н. э., несмотря на отдельные успешные усилия объединенного правительства, греческий партикуляризм оказывался слишком сильным, чтобы реализовать устойчивый союз или допустить управление извне. Только подавляющее военное превосходство Рима положило конец внутренним войнам.

Пелопоннесская война ускорила процесс как распространения, так и упадка греческой культуры. То, что начиналось в 431 г. до н. э. как локальная война на материковой Греции, распространилось на дальние области, поскольку в борьбе каждая из сторон искала союзников везде. Победа над Афинами стала возможна только после использования Спартой военной мощи персов. Территории на периферии — Сицилия и Южная Италия, Фракия, Македония, Эпир — также были вовлечены в войну и зачастую сами становились местом сражений либо поставляли наемников и обеспечивали стратегические базы. Таким образом, привлечение на свою сторону персидских сатрапов и фракийских царей, советов племен дикого Эпира или городских собраний Сицилии и Южной Италии — все это в итоге слилось в систему дипломатического и военного равновесия с центром на территории Эгейского бассейна. А так как тот же бассейн был центром эллинской культуры, другие народы, которых война свела с этой цивилизацией, стали так или иначе испытывать ее влияние. Персидские вельможи, подобные молодому Киру Младшему, наемные воины из варварской Акарнании (Эпира), сицилийские греки, которые обратили в рабов остатки афинской экспедиционной армии и, согласно легенде, освобождали тех, кто мог продекламировать стихи Еврипида, — все они, как и многие другие, восхищались и перенимали множество элементов афинской культуры.

И все же в самом сердце греческой цивилизации Пелопоннесская война в корне подорвала жизнь полисов. Во многих городах-государствах следствием военного времени стало деформированное, а то и вовсе разрушенное чувство гражданской сплоченности. То, что произошло, лучше всего можно описано словами Фукидида: