Восковые фигуры

«Где я видел эту фальшивую физиономию?» — терзался опять Пискунов. Краем глаза продолжал оглядывать вошедших, а сам настойчиво рылся в памяти в надежде отыскать тлеющий уголек под слоем пепла. Казалось почему-то важным припомнить, где и при каких обстоятельствах они могли раньше сталкиваться; было четкое ощущение, что встреча эта не так давно произошла, а главное, ей сопутствовала какая-то абсолютная чушь, нелепость, в которую и поверить трудно. Вроде того, что Алексей Гаврилович утратил объем и был совершенно плоским; Пискунов, помнится, даже руку протянул, чтобы пощупать, но на что-то твердое наткнулся. А возможно, и не так было. Проще всего спросить, да как-то неудобно.

Для человека с воображением хуже всего неизвестность. Вот и сейчас, приглядываясь к Алексею Гавриловичу, Пискунов неизвестно чего испугался. Все же преодолел болезненный синдром, шутливым тоном поблагодарил за готовность посодействовать. Задача состоит в том, чтобы прозондировать публику на предмет наличия криминала и, действуя методом исключения, ограничить круг подозреваемых до одной персоны.

— Теперь — внимание! — сказал Пискунов. — Кое-кого я сам знаю, но не всех. Подскажите в случае чего. Начнем. Вон тот тип за третьим столиком с квадратной нижней челюстью, волосы ершиком. По-моему, можно не глядя сажать, не ошибешься. Видите, знаете его?

— Еще бы не знать! — Алексей Гаврилович засмеялся. — Вы когда-нибудь бывали на демонстрации, проходили мимо трибуны?

— Разумеется!

— Тогда вы могли его созерцать в обрамлении знамен. Это же Пирожковский Николай Семенович.

— Так это Пирожковский и есть? — промямлил Пискунов. — Действительно… — Он чувствовал, что здорово попал со своей оценкой. — Уж никак не думал, что появится в этом затрапезном заведении. Такая личность… Он ведь, кажется…

— Слегка погорел, — подтвердил знакомый. — Проштрафился.

Говорили, будто Пирожковский вернулся однажды с банкета поздно ночью и, мучимый жаждой, выпил первое, что под руку подвернулось, какую-то дрянь вместо воды. А наутро совещание, обсуждали план. Люди все солидные, серьезные. Начал говорить, а изо рта мыльные пузыри. Что ни слово — то мыльный пузырь. Стал их отгонять руками, чтобы не мешали, — никто уже не слушает, пробежал смешок. Все ждут, когда опять вылетят. Называет цифры — и пузыри тут как тут, переливаются всеми цветами радуги. Красиво, но не тот случай. Уж потом выяснилось: выпил кружку мыльного раствора — домработница приготовила белье замачивать. В должности понизили, назначили директором банно-прачечного комбината, раз уж проявил наклонности к мылу.

— Скажите, Михаил Андреевич, вы действительно не узнали или нарочно сделали вид? — поинтересовался Алексей Гаврилович. Смотрел с задумчивым прищуром, барабанил пальцами по столику, нехорошо как-то барабанил, со значением.

— Да клянусь вам! Чего бы это я стал врать? — Пискунов краем глаза следил за пальцами. — Ладно, поехали дальше. Какое впечатление производит на вас вон тот бритый? В левом ряду, спиной к окну сидит. Вот уж точно бандитская рожа!

— Да вы меня просто разыгрываете! Это же Иван Петрович, директор центрального гастронома. Идемте, представлю. Милейшая личность!

— Потом, потом! — сказал Пискунов, мысленно проклиная Трошкина: поставил в дурацкое положение. Действительно, посмотреть на иную физиономию, так жуть берет, а потом оказывается, человек вне подозрений. Вот и верь пословице, что лицо — это зеркало души. Не каждое лицо, выходит, может быть зеркалом. Существует золотое правило: не надо обольщаться — не в чем будет разочаровываться. Скорее всего, Трошкин имел в виду человека, уже отсидевшего срок и находившегося в настоящее время, так сказать, на заслуженном отдыхе. Пискунов все еще не терял надежды его вычислить.

…Разговор с Трошкиным на интересующую Пискунова тему первый раз произошел несколько дней назад, когда Миша впал уже было в отчаяние, чувствуя, что ничего путного у него не выходит, тут-то капитан ему и подвернулся.

Трошкин позвонил прямо домой и попросил срочно придти в отделение. Пискунов особых надежд на это не возлагал, наверняка какую-нибудь мелочь зацепили, но чем черт не шутит. Пошел.

В тесном помещении пахло дезинфекцией. На засиженной до черноты казенной скамье чинно в ряд, как на детском утреннике, сидели правонарушители; унылые фиолетовые носы смотрели на Пискунова, как с плаката, призывающего к трезвости. Весь групповой портрет и в массе, и в деталях являл собой выражение безнадежности и готовности к худшему: их застукали на горячем.

Трошкин вел допрос неторопливо, со вкусом, прикрывая глаза как бы в сладостной дремоте, прерываемой короткими сновидениями в виде невнятных ответов на задаваемые вопросы. И нет-нет да и стрельнет в сторону Пискунова веселым петушиным зрачком — дескать, как мои орлы — хороши, подходят?